Бессмертные - [16]

— Ну, а вы что?

— Убежала. Приехала домой как была, без туфель — они остались у нее в шкафу. Потом, когда в пятьдесят третьем меня назвали лучшей молодой актрисой года и я получила золотую медаль журнала “Фотоплэй”, она сказала какому-то репортеру: “Мои груди ничуть не хуже, однако я не сую их в лицо всем подряд!” — Мэрилин сидела, зло насупившись. — И это клеймо пристало ко мне.

— И как вы на это отреагировали?

Она одарила меня прелестной ангельской улыбкой.

— Я сказала Луэлле Парсонз, что меня очень расстроили слова Джоан: ведь я росла без родителей и поэтому так восхищена тем, что Джоан стала прекрасной матерью четверым приемным детям.

Она рассмеялась.

— После этого она заткнулась и больше никогда не разговаривала со мной. И обо мне тоже перестала сплетничать. Между прочим, если хотите знать, я считаю, что у нее плоская грудь.

Я был восхищен тем, как умело Мэрилин разделалась со своей соперницей, как грациозно она нанесла этот сокрушительный удар. Все в Голливуде знали, что Джоан Кроуфорд жестоко обходилась со своими детьми, но никто об этом вслух не говорил, и поэтому этот факт не был известен широкой публике.

— Да, вы неплохо ей отомстили, — заметил я.

Мэрилин передернула плечами.

— Меня смешали с грязью? Такое случается не часто, но если уж кто-то осмелится опорочить мое имя, тогда берегись ! А вы отомстили ей?

Я кивнул.

— Можно сказать, что отомстил. Моим клиентом стала “Кока-кола”.

Мэрилин пронзительно расхохоталась и поцеловала меня — на этот раз по-настоящему, вымазав весь рот губной помадой.

— Вот это да! — воскликнула она. — Похоже, мы с вами поладим , Дэйвид! А теперь звоните кому надо и помогите мне выбраться отсюда. У меня куча дел!

Студия Милтона Грина ей нравилась не меньше, чем сам Милтон. Она была похожа на детскую площадку, только для взрослых. Милтон Грин устроил свою студию на крыше огромного старомодного здания, в котором располагалось какое-то учреждение; вокруг возвышались каменные колонны. Снаружи, на выложенной каменными плитами плоской части крыши, стояла увитая виноградом беседка, а вокруг — садовые скамейки и столики. Прямо итальянский пейзаж. В просторном, с высокими потолками помещении студии царил полумрак; здесь было много красочных декораций и странных предметов реквизита: на вешалках висели старинные костюмы, плетеные корзины были доверху наполнены шляпами, всюду стояла какая-то невиданная мебель и самые разнообразные антикварные безделушки.

Каждый раз при виде Милтона ей на ум приходило выражение “сияет как пятак”. У него были темные печальные глаза, круглое лицо, и он напоминал ей задумчивого маленького мальчика. Но таким он казался только на первый взгляд. Сама не зная почему, она решила, что именно Милтон сможет спасти ее от Голливуда или поможет расторгнуть контракт с киностудией. “XX век — Фокс”.

Для заправил киностудии “XX век — Фокс” она навсегда останется “белокурой глупышкой” — такое уж у них сложилось представление о ней, и тут ничего не поделаешь. Занук ненавидел ее, и не только потому, что она отказалась с ним переспать, а он считал, что имеет на это полное право. Но она когда-то была любовницей Джо Шенка, а Даррил до смерти ненавидел Джо.

В Голливуде всем было известно, что Занук ненавидит ее и что в компании “XX век — Фокс” ей приходится нелегко. Она получала массу предложений от других киностудий — от людей, у которых и денег, и опыта, и связей было гораздо больше, чем у Милтона. Правда, такое сравнение ни о чем не говорило: ведь у Милтона денег не было вообще, опыта — почти никакого, а что касается связей, с ним никто и разговаривать не желал, пока он не упоминал ее имя.

Может быть, она поверила ему как раз потому, что он не был ни известным продюсером, ни знаменитым менеджером, ни адвокатом. Любой из таких агентов стал бы навязывать ей свою волю после ее ухода из компании “XX век — Фокс”…

Скинув туфли, она прошла в комнату для переодевания, сняла платье и надела халат. Друг и помощник Милтона, Джо Юла — смуглый, тщедушного вида, но неимоверно энергичный человек — просунул в дверь голову и подмигнул ей.

— Примерь-ка вот это, куколка, — сказал он, бросая ей черные чулки.

Джо и Милтон являли собой полную противоположность друг другу. Джо — подвижный, эмоциональный, Милтон — невозмутимо спокойный; более уравновешенного человека ей встречать не приходилось. Говорил он мало и так тихо, что приходилось напряженно вслушиваться, чтобы понять его. Казалось, прежде чем высказать даже самую простую мысль, он способен думать над ней целую вечность. Мэрилин надеялась, что Милтон человек не глупый, — ведь она согласилась доверить ему свое будущее. Одевшись, она вышла к мужчинам.

Милтон протянул ей какие-то бумаги.

— Я должна подписать их? — спросила она.

Он долго молчал, обдумывая ее вопрос, а может, еще что-нибудь.

— Может, тебе лучше сначала показать их адвокату? — предложил он. Как и она, Милтон произносил все фразы с вопросительной интонацией. “Возможно, поэтому он мне и нравится”, — подумала она. А еще потому, что он расплакался, когда она рассказала ему про Типпи.

— У меня сейчас есть только один адвокат — Джерри Гислер? — сказала она.