Бессмертное сердце - [2]

Последние слова Медея произнесла, вложив столько яда, что стражник задрожал сильнее, едва не хлопнувшись в обморок. Почтительно, насколько позволяла его нелепая одежда и неотесанная фигура, поклонился и, не оглядываясь и подгоняя своих подчиненных, удалился.

— Как я могу отблагодарить тебя, госпожа? — спросила женщина, когда Медея, облегченно расслабив плечи, повернулась. Теперь она полностью видела лицо бывшей жертвы: черты были несколько резковатые, но приятные, на смуглой коже виднелись морщинки, но истинный возраст не выдавали, янтарные глаза смотрели открыто.

— Помоги мне найти место, где можно остановиться, — ответила лекарка. — Но для начала я посмотрю на твоего сына. Не знаю, что за лекарство у тебя и кто его дал, но нельзя так легко принимать такие вещи. Как тебя зовут?

— Лифария, — коротко бросила женщина и, мягко улыбнувшись, повела гостью за собой.

На улице заметно темнело, и Кармаль погружался в ночную жизнь: с порта доносились шум и крики недовольных матросов, мерно покачивались на волнах корабли, народ потоками стекался вглубь города, кто в таверны, кто домой. Повсюду зажигались огни, а Медея и ее новая знакомая шли куда-то вправо, пересекли большую площадь, по утрам превращающуюся в рынок, миновали огромный и вычурный особняк Главы — лорда, поставленного королем, управлять городом. Они прошли улочки мастеровых и вышли к двухэтажным домам из бело-голубого камня, где проживали люди средней руки — торговцы, разбогатевшие крестьяне и ученые.

Дом Лифарии находился почти в конце улицы и утопал в зелени сада, за которым любовно ухаживали. Само строение надежно прикрывали вишневые деревья, словно обнимая, все еще имея уже тронутую желтизной крону. По двору разносился сладковатый аромат, но сейчас цвели только фиолетово-белые зимние розы, не имеющие запаха, и несколько видов хризантем. Но отчего же этот аромат так насторожил лекарку? Она оглядывалась по сторонам, но источник не находила. Они вошли внутрь, где все, как будто исчезло: звуки, шорохи, разговоры. Помещение окутала траурная тишина, лежали тени, лишь в гостиной виднелся слабый огонек. Там лежал больной, его окружали родные, охраняя, сохраняя на лицах обеспокоенное выражение, тщетно пытаясь взять себя в руки.

— Дорогая! — воскликнул темноволосый мужчина, едва хозяйка и ее гостья вошли в комнату. Он бережно сжал руки Лифарии, ища поддержки, но глаза все равно беспокойно бегали. Ее супруг перевел взгляд на Медею и спросил: — Кто это с тобой?

— Лекарь, милый, — тихо ответила женщина. Он удивленно вскинул брови и, возможно, отшатнулся бы в страхе, но что-то его удержало. Девушка внутренне усмехнулась. Лекари должны были закончить Лекарскую Академию в столице, выдержав тяжелые экзамены, что имело сложности для мужчин и вызывало у остальных либо безмерное уважение, либо удушающую зависть. Если же женщине удавалось стать лекарем, на нее смотрели, чуть ли не на богиню.

— Почему здесь так темно? — спросила Медея, проходя мимо. На широком столе лежал мальчик шестнадцати лет, со спутанными от пота темными волосами, его юное посеревшее лицо скривилось от боли, а губы сжались, словно клещи. Он пребывал в полусонном состоянии, глаза то открывались, то закрывались. — Включите свет и согрейте воды в котелке!

— Что же с ним, госпожа? — пролепетал муж, заметно бледнея от страха, а Лифария кинулась выполнять поручения. — Как же так? Как же так? — шептал, точно в забытьи он.

— Это отравление, — холодно бросила девушка, все еще внимательно осматривая пациента. Кончики пальцев мальчика уже начали потихоньку темнеть, и больше медлить нельзя было. — Возьмите себя в руки! — она прикрикнула. Мужчина очнулся, будто его хлыстнули плетью, и посмотрел на лекарку более осознанно. — Во дворе у вас должен расти желтый цветок с красными вкраплениями. Выкопайте, полейте любым спиртным, что есть в доме, и сожгите!

— Этим займусь я, — сказала Лифария, появившаяся в комнате. Она одну за другой зажигала лампы, отчего гостиная быстро наполнялась светом. — Дорогой, последи за водой.

Медея отвернулась, думая, что сделать в первую очередь. Ей придется заставить мальчика выпить настой, но беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — это будет трудно. Его напряжение настолько сильно, что никакая известная растирка или мазь не поможет ему расслабиться. Лекарка нахмурила лоб и нервно закусила губу. Оставалось единственное средство — вспомнить, что она армеди, а вовсе не простая врачевательница. Выдохнув, Медея успокоилась и положила руку на горячий лоб своего подопечного.

Голоса радостно зашуршали, дом ожил звуками, переплетениями и оттенками. Они мгновенно окружили ее, соревнуясь и замирая, предвкушая, кого же выберет. Воздух довольно качнулся и обрел осязаемую форму, подслушивая, он похолодел, а затем обрушился на девушку, и сквозь ее руку попал на мальчика. Тот тут же откликнулся всем тело, едва заметно дернулся, постепенно расслабляясь каждой клеточкой тела.

Медея оторвала дрожащую руку — дом продолжал говорить с ней — отправилась в кухню, где закипела вода. Там она смешала несколько порошочков и залила водой. Ей услужливо подала чашку светловолосая девочка двенадцати лет, в серых глазах которой читалась хорошо скрываемая тревога. Стоило влить лекарство, как болезненное выражение лица пропало, и мальчик, как будто внутренне выдохнул. Он был все еще бледен, но жар постепенно спадал, темнота с пальцев пропала, дыхание выровнялось.