Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер - [78]

Соня с Ангеликой и инженером Морицем сидят возле окна с видом на площадь (и яму, оставшуюся после автоматчика), и официант, заметив раскрытую Neue Zürcher Zeitung (Мориц как раз читает подробный комментарий о только что заключенном договоре между НАТО и Россией), отрывается от игровых автоматов и приносит меню, вложенные в бархатные папочки с изображением Парацельсовых реторт. В меню главенствует продукция местной птицефабрики, но Ангелика с Морицем дружно предпочитают ей подозрительное жаркое из вырезки, и Соня с ними единодушна. И пока они ждут официанта с их заказом, за большим ресторанным окном лениво тянется воскресенье, 18 мая 1997 года, и по пустой площади шляются туда-сюда две черепаховые кошки, занятые полной личных оскорблений беседой.

— Ваша семейная история до крайности запутана, — еще не подали аперитив, а у Сони уже развязался язык. — Видите ли, ваша бабушка, да будет ей земля пухом, была одновременно дочерью и женой инженера Томаша Паржизека. Нет, пожалуй, надо уточнить: сначала женой, а потом уже дочерью.

— Мне бабушка и про это рассказывала, — кивает Ангелика, — но вы правильно сделали, что уточнили, ведь никакого инцеста не было, потому что инженер Паржизек, разумеется, не женился на своей дочери, просто жена в силу особых обстоятельств стала ему дочерью.

— Верно, — кивает в свою очередь Соня, — и, откровенно говоря, если бы инженер Томаш Паржизек женился на своей дочери, то история вашей семьи была бы куда скучнее, чем та, что разыгрывалась у меня на глазах. Она уходит корнями в глубокие пропасти человеческих душ, которые сделал для нас доступными, спустив туда лесенки психоанализа, сам доктор Фрейд.

— И доктор Карл Густав Юнг, — торопливо добавляет Ангелика Гоффманн, будучи истинной швейцаркой.

— Правильно, — соглашается Соня, — оба эти знаменитые доктора. — И быстро уводит разговор в сторону: — Не знаю, рассказывала ли вам об этом ваша бабушка, но вы удивительно похожи не только на нее, но и на ту первую, настоящую Альжбетку, настоящую дочь инженера Паржизека, похороненную в могиле, которой нынче уже нет. Когда в середине пятидесятых годов бульдозеры уничтожали это маленькое кладбище в центре города, то инженера Паржизека давно не было в живых, ваша бабушка со своим мужем обитала в Швейцарии, а вас, мой ангел, еще и на свете-то не было. К сожалению, мне никогда уже не узнать, что нашли в ее гробу, может, там не оказалось ничего, кроме воздушного пузыря.

Инженер Петер Мориц, который не знает ни слова по-чешски и которому щебетание Сони и Ангелики кажется чем-то вроде птичьего гомона на ветвях старой швейцарской груши, продолжает читать свою швейцарскую газету и как раз разглядывает фотографию, на которой бывший заирский диктатор Мобуту Сесе Секо в своей леопардовой шапке быстро усаживается в автомобиль, что должен увезти его туда, где он будет вне досягаемости повстанцев, протестующих против авторитарной власти, доведшей страну до всеобщей нищеты.

После обеда, и после бокала настоящего моравского вина, и после чашечки кофе (причем беседа Сони с Ангеликой продолжается, но теперь она несколько изменила свое направление, и уже Ангелика расспрашивает Соню о ее жизненных перипетиях), но до того, как им отправляться осматривать местную птицефабрику, инженер Мориц высказывает опасения, которые посетили его во время чтения газеты:

— Я совершенно не уверен, что нам надо проявлять интерес к этой птицефабрике. Экономическое чудо Клауса вот-вот, прошу прощения, обделается по уши, левые уже вовсю щелкают хлыстом, а правительство мечется, как запаниковавшее стадо. Боюсь, как бы здесь снова не случился приступ социалистического слабоумия. (И Соня тут же вспоминает, что совсем недавно кто-то из старых русских эмигрантов предостерегал ее против отца Никона — мол, он агент русской разведки, и его задание заключается в том, чтобы любыми путями осложнить вступление Чешской Республики в НАТО, а вся его секта, вся эта овчарня — только камуфляж, театр, подделка в духе распространенной идеи о русской религиозности, этой неотъемлемой части фольклора).

По дороге они проезжают мимо ренессансного замка, на башне которого остался еще след от большой красной звезды, потом «мерседес» едет вдоль заброшенного замкового парка, переходящего в еще более заброшенное еврейское кладбище, где испещренные древними письменами плиты покосились так, как если бы кто-то, в спешке оторвавшись от игры, встал из-за карточного стола, а затем дорога спускается к группе неприглядных жилых домов, напоминающих стайку крабов, неспешно ползущих по склону на вонь тухлого мяса, замененную здесь вонью птицефабрики. Последняя расположена на территории бывшего сахарного завода, над которой по-прежнему главенствует совершенно уже ненужная высокая труба. Они ждут возле железных ворот, на которых желтеет логотип птицефабрики — огромное, скорее всего страусиное яйцо в разрезе.

Инженер Мориц долго жмет на клаксон (повсюду владычествует убийственная воскресная жара), наконец ворота с адским грохотом раскрываются, и Ангелика высовывается из окошка и объясняет тому, кто их раскрыл, что они приехали из Швейцарии, из Цюриха, чтобы осмотреть птицефабрику. Парень на бешеной скорости несется к одному из строений, и оттуда доносится его крик: