Бессмертие: странная тема русской культуры - [6]
В течение последних ста лет имморталисты разрабатывают особую моральную систему, которую современный воронежский философ Владимир Варава назвал «этикой неприятия смерти». Любая защита смерти, любое признание ее неизбежности, законности или даже просто биологической нормальности, любое обнаружение в смерти каких-то полезных функций признается в лучшем случае тяжелым заблуждением, а то и религиозной ересью или моральным извращением.
Фактически имморталисты противопоставляют себя всей грандиозной традиции европейской философии, идущей от Сократа и Сенеки и ставящей перед собой цель примирить человека с неизбежностью смерти и доказать, что есть более высокие ценности, чем продление своей жизни любой ценой. Зато лозунгом этой этики может быть знаменитая фраза из Послания к Коринфянам: «Последний же враг истребится — смерть» (1 Кор. 15: 26). Если Сократ считал философию приготовлением к умиранию, то Владимир Варава утверждает: «Если смерть — закон, если она „естественна”, то не только философии, но и человеку вообще делать нечего в мире. <…> Нравственность свидетельствует, что, в сущности, ничего нормального и естественного в смерти нет, ее наличие подрывает, уничтожает человеческое существование не только физически, но и, что самое страшное, — духовно»[15].
Множество статей и заметок Николая Федорова посвящено довольно однообразным упрекам философам за то, что некоторые из них не хотят признать смерть злом. В рамках федоровского движения родился особый термин — «смертобожничество», то есть обожествление смерти. Философы А. Горский и Н. Сетницкий в 1926 году издали в Харбине специальную книгу с таким названием. При этом, с точки зрения федоровцев, даже обычное христианство представляет собой извращение его исходно имморталистского духа, поскольку делает акцент на почитании крестной смерти Христа.
Игорь Вишев, не признавая религиозного истолкования данного вопроса, тем не менее считает нужным бороться против «смертнической парадигмы» — то есть уверенности в том, что люди смертны, и требует противопоставить «научно-оптимистическое мировоззрение» фаталистическому.
Любопытно находить в современной философской литературе объяснения того, откуда, по мнению философов-имморталистов, вообще берется сопротивление вере в бессмертие. Так, по версии одного из старейших российских философов, сотрудника Института философии РАН Леонида Когана, уверенность в несовместимости жизни с бессмертием порождена тем, что человеческая жизнь несовершенна, полна страданий, тревог и забот[16]. А. Д. Свердлов называет даже три причины возражений идее бессмертия: во-первых, это опасения, что нарушится отработанное за миллионы лет эволюции природное равновесие; во-вторых, человек консервативен и инстинктивно отталкивает от себя все необычное; наконец, в-третьих, бессмертие обычно понимают как состояние, а не как бесконечный процесс познания человеком Вселенной, в ходе которого он изменяется и сам[17].
Но такое объяснение по крайней мере оставляет за противниками некие резоны. А вот участник федоровского движения биофизик Борис Режабек в свое время написал, что глубинная причина преклонения перед мощью смерти — это «восхищение теми возможностями, которые дает феномен смерти для существования власти — в качестве рычага для манипуляции поведением людей, — но понимание этого обнажает уже нечеловеческие корни смертобожничества»[18]. И даже вера во второе начало термодинамики (предполагающее, по одной из версий, тепловую смерть Вселенной), по мнению Режабека, — это одна из разновидностей смертобожничества.
Некоторые из современных имморталистов признают, что рациональных путей победы над смертью почти не видно, — и все-таки предполагают, что именно этические, порою иррациональные соображения требуют отрицать власть смерти. Так, воронежский фиолософ Владимир Фетисов отмечает, что жажда бессмертия возникает не от разума, а от нравственного чувства, «которое, вопреки доводам рассудка, не приемлет смерти в качестве подлинной и окончательной реальности»[19].
Но у противников иммортализма есть собственная интуиция и собственное «нравственное чувство».
Борьба умозрений
Кроме общего, свойственного человечеству «поклонения факту смерти» русским имморталистам приходится сталкиваться со скептической реакцией на их энтузиазм внутри гуманитарного сообщества — реакцией, вполне закономерной, поскольку в культуре действие равно противодействию, и любая настойчивая пропаганда какого-либо мнения немедленно вызывает ответную критику. Поэтому в тот момент, когда иммортализм заявил о себе как о значимой теме общественной мысли, немедленно появились скептические и прямо враждебные выступления — так что параллельно истории русского иммортализма можно написать историю «антииммортализма». История эта, по-видимому, начинается с уже упоминавшейся статьи Генриха Ланца от 1913 года и продолжается на протяжении следующих 100 лет.
Парадокс заключался в том, что концепция телесного, нерелигиозного бессмертия никогда не отвергалась коммунистической идеологией напрямую, — на уровне фантастики или поэзии партийные идеологи не возражали против мечтаний, что со временем при коммунизме науки решат все проблемы, включая и человеческую смертность. Однако всякое конкретное мечтание казалось противоречащим здравому смыслу и слишком напоминало религиозную концепцию бессмертия души. Поэтому в советский период два враждебных сиамских близнеца — иммортализм и антииммортализм — развивались самостоятельно, в статусе хотя и не запрещенной, но сомнительной темы, предоставленные сами себе. В результате русская имморталистская литература сформировалась крайне полемичной по стилю, она все время ощущает на себе пристальный взгляд скептиков, и содержание имморталистских текстов часто является явным или скрытым ответом недоброжелательным оппонентам. Дискуссия эта длинна и безнадежна, поскольку никакой практики, способной проверить высказанные идеи, не было и нет, спор идет хотя и о жизненно важных, но чисто умозрительных предметах, а значит, оценка вескости аргументов участников дискуссий остается делом исключительно их личных предпочтений — что, впрочем, для философии является скорее правилом, чем исключением.
