Бесславие: Преступный Древний Рим - [74]

Императоры жили согласно двойным стандартам, характеризовавшим всё римское общество. С одной стороны, мы наблюдаем их попытки держать всё под контролем, регулируя публичное поведение подданных. Так, вслед за недолгим периодом сексуальной вседозволенности и роскошных пиршеств при Калигуле и Нероне, утвердившийся после их правления и короткого междуцарствия император Веспасиан предложил принять указ, согласно которому женщина, состоящая в связи с чужим рабом, и сама становилась рабыней (Светоний, Божественный Веспасиан, 11). А вслед за ним и Домициан предпринимал попытки возродить в римлянах строгость нравов весьма радикальными мерами, исключив из числа сенаторов и судей тех, кто опорочил себя лицедейством и плясками в театрах, запретив женщинам пользоваться носилками и казнив весталок, нарушавших обет (Светоний, Домициан, 8). Императоры принимали грозные законы о нравах во все века: даже перед самым распадом империи в середине IV века Юлиан II запретил хозяевам таверн открывать свои заведения раньше четвертого часа утра, продавать вареное мясо, а простым людям — греть воду (чтобы смешивать с вином), то есть чтобы вообще никто не принимал пищу на улице (Аммиан Марцеллин, Римская история, XXVIII.4.4). Автор этих строк не может поверить, что подобные ограничения строго соблюдались, а не служили поводом для наказания неугодных или вовремя не откупившихся кабатчиков. Ну а сами императоры так и продолжали роскошествовать и предаваться излишествам: установленная ими персонально для себя мера расточительства менялась в каждое правление.

Проще всего было бы усмотреть за этим банальное лицемерие. Другая интерпретация исходит из того, что знатные римляне были озабочены тем, чтобы, с одной стороны, не упускать возможности сполна вкусить плодов своих завоеваний, а с другой — не утратить благорасположения богов, прогневав их чрезмерным разгулом. Это требовало балансирования между здоровым гедонизмом и богомерзким чревоугодием, веселием и пьянством, достатком и излишеством. Понятия достатка и роскоши менялись в веках, и по мере роста доходов и расходов элиты простому народу также открывался доступ к возраставшему объему и ассортименту увеселений, продовольствия и иных благ далеко за рамками базового требования «хлеба и зрелищ».

Ярким примером римских двойных стандартов является отношение к проституции. При всей показной заботе о том, чтобы женщины держались в рамках строгой нравственности, римляне не только охотно пользовались услугами проституток, но и не забывали облагать их доходы налогом. Первым до этого додумался Калигула, установивший ставку ежемесячного казенного сбора с проституток в размере стоимости одной близости, после чего расценки, вероятно, не менялись. Поскольку то был лишь один из множества новых поборов, введенных этим императором, люди жаловались, что не знают толком, за что и сколько с них причитается в казну по новому налоговому кодексу, из-за чего невольно становятся нарушителями и рискуют подвергнуться многократному взысканию по суду. В ответ Калигула распорядился вывесить закон на всеобщее обозрение, но написать его самыми мелкими буквами, чтобы никто ничего не смог прочитать (Светоний, Калигула, 40–41). Светоний описывал это с целью подчеркнуть полную безнравственность Калигулы. Однако налог на проституцию стал приносить настолько хороший доход в казну, что никто из последующих императоров, включая уже и христианских, не думал его отменять, и он благополучно существовал до денежной и налоговой реформы 498 года.

Налогом на проституцию императоры, по сути, узаконили этот вид деятельности. Конечно, таким подходом обеспечивался и некий элемент общественного контроля через солдат — сборщиков податей, но пассивное официальное признание права на такой заработок обнажало всю лицемерность дальнейших попыток утверждения традиционных нравственных ценностей законодательными средствами. Некоторые императоры, впрочем, испытывали неловкость из-за такого положения вещей. Александр Север, к примеру, распорядился, чтобы доходы от этого налога шли не в казначейство, а на покрытие государственных расходов по ремонту театров, цирков, стадионов, дабы хоть как-то оправдать попустительство частному разврату повышением качества традиционных публичных зрелищ. Он даже намеревался запретить мужчинам заниматься подобной деятельностью, но решил, что тем самым лишь загонит эту практику в подполье (Жизнеописания августов: XVIII. Александр Север, XXIV). Не исключено, что за отказом от реализации данного намерения стояли и финансовые соображения.

Все последующие императоры так или иначе являлись продолжателями политики Августа и относили регламентацию общественных нравов и обеспечение соблюдения римлянами моральных норм к сфере государственных интересов. Как следствие, на протяжении всей имперской эпохи под их прицелом оказывался весьма различный по составу, но неизменно широкий спектр преступлений без жертв. Считалось, что регулирование потребления — священный долг императора как отца нации. Введение строгой регуляции и контроля воспринималось как вынужденная жертва, позволяющая избегать изнеженности, снижать долю расходов на развлечения и предметы роскоши и поддерживать моральный дух римлян на уровне, достойном их доблестных предков и легендарного прошлого. Законы против роскоши, изначально призванные ограничивать элиты в их стремлении к неоправданным излишествам, скоро стали использовать и для лишения простых горожан тех малых гастрономических радостей, которые были им доступны в кабаках и тавернах. И во всех подобных случаях склонность людей к излишествам объяснялась их моральной слабостью, а вина за это прямо возлагалась на всех представителей любых классов и сословий, неспособных устоять перед искушением позволить себе немного роскоши и удовольствий сверх причитающегося им согласно статусу по законам империи. Таверны сами по себе символизировали урбанистическую культуру нового типа, сформировавшуюся по мере превращения Рима в многолюдную и многоязыкую космополитичную столицу метрополии. В такой проекции в этих законах можно усмотреть озабоченность социальными изменениями и возможными угрозами общественно-политической иерархии. Но в реальности никакой сколь бы то ни было ощутимой угрозы сплоченности общества от таверн не исходило. Не угрожала основам государственного строя и проституция. Вполне достаточно было заклеймить падших статусом