Бесславие: Преступный Древний Рим - [34]

.

Аналогичные взгляды на злоупотребление властью и наплевательское отношение к местному населению со стороны наместников находим и во множестве рассказов о разнообразнейших проявлениях коррупции в высоких кругах. У Светония читаем, что будущий император Гальба в бытность свою в 60–68 годах прокуратором Тарраконской Испании управлял провинцией «непостоянно и по-разному». Поначалу он был весьма энергичен и склонен к чрезмерной строгости. Одному нечестному меняле он приказал отрубить руки, которые затем велел прибить к столу, за которым тот работал на форуме. Мужчину, отравившего ребенка, который должен был ему наследовать, он велел распять. Когда осужденный заявил, что он римский гражданин, то Гальба, словно облегчая ему наказание, велел «ради утешения и почета» перенести его на более высокий, побеленный крест (Светоний, Гальба, 8–9). Понимать ли это как доподлинное описание реальных событий, типичных для провинциальной жизни? Конечно, нет. Значит, это исторический анекдот, утрированно передающий некие особенности характера Гальбы, которые хотел подчеркнуть Светоний? Возможно. Однако главное, что остается в сознании по прочтении описания этого эпизода, — ощущение всевластия римского наместника в любой провинции.

Можно с определенностью утверждать, что случаи самодурства, подобные вышеописанному, не являлись чем-то уникальным. Ярчайший пример того, как наместник всячески злоупотребляет своим положением, находим в произнесенной в 70 году до н. э. обвинительной речи Цицерона против Гая Верреса, отозванного с должности пропретора Сицилии и привлеченного к суду за неподобающее управление этой островной провинцией. Со свойственной ему желчностью Цицерон расписывает, как разнузданный Гай Веррес совершил много преступлений против людей и богов. Кроме того, в Сицилии он стяжал 400 тысяч сестерциев (Против Верреса, I.56). Хуже того, для вымогательства денег у богатых Веррес весьма циничным образом использовал их же рабов. Ловко сориентировавшись в текущей военно-политической ситуации, Веррес, по версии обвинения, использовал в корыстных целях сумятицу, вызванную на Апеннинском полуострове восстанием Спартака. Арестовав некоторых ценных рабов богатейших землевладельцев по обвинению в заговоре с целью присоединения к восстанию Спартака и приговорив их к смерти, Веррес затем намекал их владельцам, что готов объявить и о помиловании, но, естественно, за щедрую мзду. Вменялись в вину Верресу и вовсе вопиющие эпизоды, когда он якобы обвинял в причастности к заговору с целью бунта несуществующих рабов, а затем инкриминировал их мнимым владельцам укрывательство беглых преступников. Поскольку выдавать обвиненным в укрывательстве было, естественно, некого, Веррес приговаривал людей к чудовищным штрафам и держал в тюрьме до их уплаты.

Всё это происходило еще на закате республики, когда от «слуг народа», надо полагать, требовалось соблюдение хотя бы внешнего соответствия высоким меркам. А с установлением, по сути, единовластного императорского правления прокураторы провинций получили, как им показалось, полную свободу творить на местах всё, что им заблагорассудится. У историка Кассия Диона рассказано, как в правление первого императора, Августа, жители Галлии страдали от поборов прокуратора провинции по имени Лицин. Кассий сообщает, что эти несчастья были предсказаны появлением шестидесятифутового морского чудовища, которое выбросилось на берег: всем своим внешним видом, за исключением головы, оно напоминало женщину. Когда всё в природе идет наперекосяк и женщины покидают привычное место, сообщает историк, можно ожидать крутых перемен. Так, галл по имени Лицин, бывший раб Цезаря, получил свободу и однажды был назначен прокуратором Галлии. Чтобы обеспечить приток средств в казну, он ввел четырнадцатимесячный год. Люди жаловались Августу, но тот не верил этому или делал вид, что не верит. Лицин был настороже, пригласил императора к себе в дом и показал ему множество сокровищ. Он объявил государю, что всё это копил лишь ради государя и римского народа, чтобы галлы, имея такие богатства, не замыслили мятежа. Так Лицин избежал нависшей над ним угрозы, представив дело таким образом, будто он истощал силы варваров ради блага Августа (Кассий Дион, Римская история, LIV.21).

В каком-то смысле это, что называется, «картина маслом», передающая всю многоликость неконтролируемой коррупции на местах. Но, с другой стороны, рассказ Диона свидетельствует и о том, что жертвы поборов имели смелость и возможность огрызаться хотя бы жалобами на имя императора. В данном случае, если бы Лицин не упредил его щедрым подкупом, Август, вероятно, предпринял бы жесткие меры, чтобы пресечь его злоупотребления. При Августе же укоренилась совершенно коррупционная по нынешним представлениям практика щедрого одаривания преданных людей из имперской казны. Понятно, что деньги раздавал не лично император (как гласит известная шутка, у королевы Англии нет денег), а чиновники от его имени и по его поручению. На свою беду, чиновники повадились присваивать львиную долю даров. Прознав об этом, Тиберий, преемник Августа, стал строго следить за тем, чтобы все выделенные из казны деньги немедленно и напрямую выплачивались получателям. Особой похвалы от историка Тиберий удостоился за то, что он распоряжался таким образом государственными деньгами, ради денег никого не казнил и ни у кого не отбирал имущество