Бессердечная Аманда - [4]

Единственная тема, которая может таить опасность для меня, — это женщины. Я признаю, что время от времени нарушал супружескую верность. Я говорю это не с гордостью, но в то же время без особых угрызений совести. Чего-чего, а соблазнов в моей жизни всегда было больше чем достаточно — в редакции, во время служебных поездок, в ресторанах и кафе. Моя энергия нужна мне для более полезных целей, чем постоянная защита от улыбок хорошеньких женщин. Впрочем, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я воспринимал эти маленькие, а иногда и не очень маленькие приключения как своего рода испытания или удары судьбы. Нет, они меня всегда радуют, и, если бы их не было, мне бы их не хватало, я бы в конце концов сам стал искать их. Что есть, то есть: каждая женщина для меня — неведомый материк с нехожеными тропами, загадочными, фантастическими ландшафтами, погасшими вулканами, готовыми в любую минуту взорваться огненной лавой, — одним словом, приключения, без которых моя жизнь была бы гораздо беднее.

Если я говорю, что Аманда могла бы загнать меня в угол именно с помощью этой темы, то теоретически это возможно, практически же — исключено. Она ни о чем таком и не подозревает. С самого первого дня нашей семейной жизни я строго следил за тем, чтобы она ничего не узнала. И не только из страха, как вы, может быть, думаете, но и из уважения к ее женскому самолюбию. Если даже она когда-нибудь что-нибудь и заподозрила, то не подала виду, а поскольку я никогда не поверю, что женщина способна годами игнорировать измены мужа, то я считаю маловероятным, что ей что-нибудь известно. Стало быть, мои прыжки в сторону с точки зрения здоровой человеческой логики вряд ли могут быть ее тайным козырем, а ничего другого мне в голову не приходит, и я не знаю, что мне и думать.

Однажды Аманда, получив задание сделать какой-то репортаж, уехала на несколько дней, что случалось довольно редко. Обычно она предпочитала сидеть у себя в комнате и заниматься более высокими материями: она, как выяснилось, писала рассказы или какой-то радиоспектакль, о чем я узнал, по ошибке вскрыв письмо из «Голоса ГДР», содержавшее отказ. Одним словом, Аманды не было дома, и я подумал, что было бы непростительным расточительством упускать такую возможность. В то время у меня как раз начиналась веселая история с одной коллегой из «Берлинер цайтунг». За все время, прожитое с Амандой, ни одна интрига не казалась мне такой соблазнительной, как эта. Вероятно, из-за серьезных преград, которые приходилось преодолевать. Я пригласил даму к себе домой, потому что она тоже была замужем, а в отель идти отказалась.

Не подумайте, что я совершенно потерял голову и забыл про осторожность. Напротив, я был очень осторожен: Элиза пользовалась очень резкими духами, и, так как у Аманды был тонкий нюх, я попросил Элизу в этот раз обойтись без благовоний. Она с пониманием отнеслась к моей просьбе и не надушилась. Еще в прихожей я констатировал, что так хорошо она еще никогда до этого не пахла. Не стану утомлять вас подробностями того вечера. Лишь одно обстоятельство — очень существенное — я не могу не упомянуть: мы были в гостиной и недурно проводили время, когда в прихожей вдруг раздался звук открываемой входной двери. Аманда! На целых два дня раньше, чем я ожидал! К счастью, она сначала отправилась на кухню. Я бросился вслед за ней, чтобы отвлечь ее и обеспечить Элизе путь к отступлению — у нас с ней не было и пяти секунд для обсуждения ситуации. В кухне у нас вместо двери была прозрачная занавеска из стекляруса, так что прошмыгнуть мимо незамеченным было невозможно. Элиза, разумеется, этого не знала. Я разыгрывал перед Амандой радостное удивление, делал вид, что от счастья лишился дара речи, сжимал ее в объятиях, как в слесарных тисках, и дрожал от ужаса перед неминуемой катастрофой. Но ничего не происходило. Потом Элиза рассказала мне, что забралась под диван и решила лежать там, пока я не подам ей знак. Чтобы не наскучить вам долгим рассказом — я так и не подал ей этот знак… Я даже на минуту боялся выпустить Аманду из виду. Я торчал с ней в кухне, потом пошел с ней в ванную, потом уложил ее в постель. Я не спускал с нее глаз до тех пор, пока она не уснула. Лишь ночью, когда она забормотала во сне, я прокрался в гостиную, убрал «следы преступления» — бутылку с вином, бокалы, пепельницу, зажигалку, которую забыла Элиза (вполне возможно, что она сделала это намеренно). Как ни странно, после этой психологической пытки Аманда сделалась мне ближе, чем когда-либо до того. Я был благодарен ей за ее беспечность и доверчивость. Элиза потом долго не разговаривала со мной, как будто это я был виноват в том, что Аманда вернулась раньше времени. Но в конце концов она одумалась, и мы помирились.

Через некоторое время я сделал нечто сомнительное по моим собственным меркам. Приближался день рождения Аманды, и мне пришла в голову хитроумнейшая идея — подарить ей такие же духи, какими пользовалась Элиза. Духи ей понравились, и мне теперь не нужно было просить Элизу не душиться. Однако то, что вначале казалось остроумным облегчением моего положения, вскоре обернулось серьезным неудобством. Хотите верьте, хотите нет, но меня вдруг стала мучить совесть. Каждый раз, когда Аманда душилась новыми духами, я поневоле думал: «Сукин ты сын!» Я, кажется, уже говорил, что самому мне этот запах не очень нравился? Так вот, т ' вскоре история с Элизой закончилась, а Аманда окончательно остановила свой выбор на этих духах, она и сегодня ими пользуется.