Беспризорник Кешка и его друзья - [13]

Успокоившийся Кешка хотел было идти, но после того как оказалось, что здесь еще кто-то есть, опять насторожился; он увидел, как из-под скамьи показалась еще одна лохматая голова, и услышал пошмыгивание носом. «Если будут задираться, дам одному и другому по зубам и убегу», — подумал Кешка.

— Ну пошли скорей на улицу, а то Старый Шайтан зайдет! — распорядился первый мальчишка и направился к выходной двери. За ним поплелся и второй.

Кешка не знал, о каком Старом Шайтане идет речь, но понял, что всем грозит неприятность, если их застанут в зрительном зале. Осторожно, стараясь не шуметь, он пошел за мальчиками по той самой лестнице, по которой пробирался, чтобы найти себе убежище. На первом повороте он увидел широко распахнутую дверь.

Дети инстинктивно пригнулись, затаили дыхание и на цыпочках выбежали на улицу.

3

Утро выдалось погожим. Солнце только что взошло. Дворники подметали тротуары и очищали мусорные ящики.

Здесь мальчики уже с нескрываемым любопытством стали рассматривать друг друга. Первый мальчик с взлохмаченной головой, продолговатым веснушчатым лицом и серыми глазами носил козырьком назад потертую кожаную фуражку. На нем были темная грязная рубашка и такие же штаны в жирных пятнах. Став к Кешке вполоборота, не вынимая рук из карманов, он с пренебрежением процедил сквозь зубы:

— Как тебя звать по-блатному?

— А тебя как?

— Ворон, а настоящее имя — Ванька. Вороном прозвали за то, что я клевал таких ворон, как ты! — с небрежной важностью ответил тот, поводя худыми плечами.

Нужно заметить, что Ванька солгал, не моргнув глазом. Беспризорники прозвали его не Во́роном, а Вороной за то, что однажды он стоял «на-стреме» и «проворонил» приближение полицейского. Но сам себя он называл Вороном и с тех пор блуждал по белому свету с этим прозвищем.

Ворон видел, что имеет дело с новичком, и поэтому смотрел вызывающе.

— Ты что — мамкин сынок? — Он ловко сплюнул через щербатый зуб и сморщил курносый нос.

— А тебе зачем знать? — ответил Кешка.

— Как зачем? А чо на галерке кемаришь? Может ты, — шпиен?! — задиристым голоском вмешался в разговор до сих пор молчавший Корешок. — Не ходи больше на галерку! А то знаешь…

Корешок вел себя забавно: вытер ладошкой чуть вздернутый мокрый нос, шмыгнул им, подбоченился и перебирал ногами, как бодливый козленок. Весь его вид говорил, что он сейчас же бросится на противника.

Это был мальчик лет девяти, ростом значительно ниже Кешки и Ваньки. Когда его спрашивали о возрасте, он старался схитрить. Попрошайничая, отвечал: «Только восемь», а если среди сверстников заходила речь о возрасте, он вытягивался и говорил: девять, десять, одиннадцать, а однажды даже сказал тринадцать и сам засмеялся, обведя взглядом присутствующих, чтобы увидеть, какое впечатление произвело на них это сообщение. На нем была расстегнутая ситцевая косоворотка, кое-как заправленная в драные казачьи шаровары с желтыми лампасами, открывавшие босые, покрытые струпьями ноги. Из-под потрепанной кепки со сдвинутым набок большим козырьком сверкали задорные темно-синие глаза. По лицу Корешка нельзя было определить — смуглый он или чумазый.

Корешок не помнил ни отца, ни матери, ни своего настоящего имени и фамилии. В город Никольск-Уссурийск он попал случайно, направляясь в сказочную Полтаву, где, по утверждению Нюрки-Черный Зуб, «галушки сами в рот валятся».

Однажды в 1918 году главарь бродяг по прозвищу Безухий, зная слабую струнку Корешка, сообщил ему, что он со своей «штаб-квартирой» снимается и будет пробираться в Полтаву, где Корешок может насытиться до отвала украинскими галушками.

Изголодавшийся малыш несказанно обрадовался и заверил Безухого, что об этом никому не скажет. Он «смылся» от Нюрки-Черный Зуб, которую водил по церквам, и последовал за бродягами. Воры ради потехи обманули мальчишку, запрятали его в ящик вагона товаро-пассажирского поезда — «Максимки» — и повезли не на Украину, а в противоположную сторону — на восток. Шайка медленно продвигалась к намеченной цели.

На станции Никольск-Уссурийск Безухий послал Корешка на перрон за «дармовыми» галушками, утверждая, что это уже Полтава. Корешок с неописуемой радостью пробкой выскочил из укрытия и, подняв вихрастую голову, с налета спросил проходившую женщину: «Землячка, это чо? Это уже Полтава?» Та не успела ответить, а он опять: «А где галушечки сами кидаются… скакают?» — он серьезно показал пальцем в свой открытый рот.

Женщина остановилась, поправила пенсне и с недоумением посмотрела на измазанного шустрого беспризорника, у которого блестели только хитроватые глаза да зубы. Потом она дала Корешку несколько серебряных монет и объяснила, что он приехал не в Полтаву и что галушки нигде в рот не скачут.

Корешок взял деньги и вскоре убедился сам в достоверности ее слов.

Жулики остановились в Никольск-Уссурийске. После неудачного ограбления кассы богатого магазина они частью были переловлены полицией, частью бежали, забыв своего юркого сообщника. Так он и остался в незнакомом городе.

Однажды серым дождливым утром голодный и оборванный Корешок повстречался на вокзале с Ванькой и стал его постоянным спутником в вечных поисках куска хлеба и какого-нибудь пристанища на ночь…