Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании - [127]
Ну, и где мы с Вами, уважаемый читатель, можем обнаружить здесь "монгольское рабство"? Где попирание монгольским сапогом прав и свобод лучших людей копьем и мечом биться за место под солнцем? Да нигде! Все, что мы видим, пока что ничем не отличается от княжеских разборок киевского периода. Ну, появился в степи вместо половцев новый игрок, который точно так же, как и раньше участвует в аристократических войнушках за власть. А может быть, и не вместо половцев, а сами половцы под новым именем "монголов". Особенно, если учесть "монгольские" ярлыки, написанные на половецком языке — что мы с вами видели в одной из прошлых глав.
Так что, политические свободы русской аристократии "под монголами" сохранились практически в том же объеме, что были и раньше. Да, у русских князей появился военный сюзерен, привлекавший их войска к свои операциям в Европе, в Персии, на Кавказе. Так вассальные отношения — норма того времени, а вовсе никакое не рабство. Особенно, если учесть, что сюзерен брал на себе гарантии от внешних военных угроз.
Может быть, выплата дани создавала для русских какие-то необычайные трудности? Да тоже не особенно. Собираемая десятина была более, чем щадящим налогом. Особенно, если учесть, что собирали ее не сами "монголы", а мусульманские купцы-откупщики — "бессермены". А после побивания бессерменов — кстати сказать, оставшегося совершенно безнаказанным — монгольский выход и вовсе собирался руками русских же князей.
Нет, как хотите, а ни в политических, ни в экономически условиях "татаро-монгольского" присутствия на Руси я никакого рабства углядеть не могу! Как ни пытаюсь. По сравнению, например, с испанским владычеством в Нидерландах это был курорт, да и только! Так что, все вопросы по "монгольскому рабству", "монгольскому игу" — к полякам. К хронисту Яну Длугошу, впервые в 1479 году охарактеризовавшему политический режим к востоку от польских границ как" iugum barbarum" — варварское иго. Или к Матвею Меховскому, который в 1517 осуществил этническую привязку "ига" — "jugo Tartarico", татарское иго.
Русские же летописи ничего подобного не содержат. Ни ига, ни рабства, ни каких-то особо выдающихся страданий народа под пятой завоевателей. Страдания и рабство начали сочиняться уже в XIX веке. В исторических трактатах, художественных сочинениях, картинах и т. д. А вот простые исторические факты говорят нам совершенно обратное. А именно: уровень свободы аристократии в период "монгольского" (или кто там был на самом деле?) присутствия на Руси находился не намного ниже того уровня свободы, которым русская аристократия наслаждалась в киевский период.
И, значит, не "монголы" и не "школа монгольского рабства" находятся у истоков той русской несвободы, что уже лет пятьсот так напрягает европейцев. Такой вот парадокс: под "монгольским игом" русские вполне себе остаются свободными, а после освобождения от "монгол" каким-то образом появляется вдруг рабство. Откуда же оно взялось, это рабство? Придется разбираться с этим в подробностях.
4. Начало пути: в деревню, в глушь, в Саратов…
Итак, что же собой представляла русская аристократия, оставшаяся на Северо-востоке? А с ней происходят довольно значительные изменения. Несмотря на вспыхивающие тут и там княжеские разборки, усобицы и счеты, большая часть внешнеполитических военных вопросов переходит теперь в ведение Золотой Орды. Объем военной ответственности княжеской администрации ощутимо сжимается в размерах. Соответственно, типичный удельный князь второй половины XIII–XIV веков становится значительно в меньшей степени воином, нежели его киевские предшественники[394]. Зато он в несравненно большей степени оказывается теперь сельским хозяином.
Вот как описывает социальный типаж удельного князя этого времени Василий Осипович Ключевский. "Правительственный характер удельного князя, — пишет он, — соответствовал уровню его общественного сознания и его политическому одиночеству. Он все более уединялся в своей отчине, переставал чувствовать себя звеном в родственной цепи князей, облегающих кольцом всю землю Русскую. Но и в своем уделе он собственно был не правитель, а владелец; его княжество было для него не обществом, а хозяйством; он им не правил, не устроял его, а эксплуатировал, разрабатывал. Он считал себя собственником всей территории княжества, но только территории с ее хозяйственными угодьями. Люди, свободные лица юридически не входили в состав этой собственности. Свободный человек приходил, работал и уходил, был экономической случайностью в княжестве. Князь не видел в нем подданного в нашем смысле этого слова…"[395].
Вот это принципиально важные пункты: княжество в удельный период становится для князя не обществом, а хозяйством. В чем разница? А разница принципиальная. Общество — есть система политических отношений нескольких независимых хозяйствующих субъектов. Хозяйство — есть частная собственность одного хозяйствующего субъекта. Так вот, теперь на два с лишним столетия внутренние отношения в русских княжествах перестают быть политическими и становятся исключительно хозяйственными
Два человека из нашего мира - олигарх-депутат и вузовский историк - получают возможность вмешиваться в историю параллельного мира, вплоть до полного изменения линии исторического развития.
Собственно, это не научная статья. Все, что здесь выкладывается — не только не научно, но, местами, даже и антинаучно. Это — просто мечта. О стране, в которой я хотел бы, чтобы жили мои дети. Впрочем, конструктивная критика приветствуется. Да и неконструктивная, в общем, не возбраняется.
Роман "Просто спасти короля", описывающий обстоятельства появления в окружении Ричарда Плантагенета "гостей из будущего", был опубликован в прошлом году издательством Ингма-Пресс и нашел у читателей весьма благосклонный прием.Сегодня вашему вниманию, уважаемый читатель, предлагается продолжение приключений "мессира Ойгена" и "мессира Серджио". Приключений, приводящих их вместе с королем Ричардом из Аквитании на берега Хризокераса, или Золотого Рога, как привычнее называть этот залив тем, кто не слишком усердствовал в гимназии при изучении греческого языка.
Где-то с середины 90-х «либерализм» и «демократия» превратились в слова исключительно бранного лексикона. Ибо стало окончательно ясно, что все свободы, принесенные «либералами» западного разлива, оказались свободами от какой бы то ни было социальной ответственности, свободами от норм элементарной морали, свободами от требований справедливости. Свобода в этом исполнении оказалась свободой эпохального воровства.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.