Беспощадный Пушкин - [29]
это значит оторвать художника от мира идей и знаний всего человечества и превратить его по существу в узкого схоласта.
МОЙ КОММЕНТАРИЙ.
Это Загорский очень точно заметил насчет оторванности Сальери от жизни. Многие отмечали превалирование в искусстве рассудка, сознания в революционные годы. Вот — Кожинов:
«…прозе первой четверти [XX] века… свойственна особенная реальность художественного языка, которая в известной степени существует даже независимо от содержания. Одной из основных причин возникновения и развития этого особого языка является небывалая осознанность работы над речью, характерная для данного времени… Невиданное ранее распространение и роль играют разного рода манифесты, в которых совершенно точно указываются «необходимые» для подлинной художественности качества речи — например, сложный параллелизм в семантике и утонченная звукопись (символизм), творчество «зауми», «самовитого слова» (футуризм), сложная и непрерывная цепь тропов (имажинизм) и т. п.»
А ведь первая четверть ХХ века это революционные годы.
Вот более ранний автор — Плеханов:
«Давид сам признавал, что у него преобладает рассудочность. Но рассудочность была самой выдающейся чертой всех представителей тогдашнего освободительного движения. И не только тогдашнего, — рассудочность встречает широкое поле для своего развития и широко развивается у всех цивилизованных народов, переживающих эпоху перелома, когда старый общественный порядок клонится к упадку и когда представители новых общественных стремлений подвергают его своей критике… Рассудочность является плодом борьбы нового со старым, и она же служит ее орудием. Рассудочность свойственна была также всем великим якобинцам».
Вот — пересказ из рассуждений Константина Леонтьева о грядущем социализме:
«Прогресс! Никогда у человека не было так мало шансов понять себя. Беда не во врагах монархии, а в том, что верх над жизнью берет проект».
Так что спасибо Загорскому за его верное наблюдение про оторванность Сальери от жизни. Ну, а то, что он совсем отверг в Сальери зависть и не догадался, что та была–таки, но была неверным ходом мысли пушкинского Сальери в этой трагедии заблуждений… Тоже спасибо: не лишил меня приоритета.
Так думал я, но вынужден поправиться, наткнувшись на работу В. Резникова. Относительно лжезависти он у меня приоритет отнял (см. со следующей строки).
ВОПРОС.
Зачем Пушкин сделал Сальери и независтливым и признающимся в зависти?
ОТВЕЧАЕТ В. РЕЗНИКОВ (1976 г.).
Сальери почувствовал зависть впервые, а значит, — дело вовсе не в его завистливости. Чувство зависти явилось только первоощущением другого состояния [выделено мною]: состояния потери равновесия из–за нарушения одного из усвоенных им законов жизни.
Сущность этого закона можно выразить формулой: «АÞВ», где под «А» подразумеваются затраченные труды, под «В» — полученное вознаграждение. Определенному количеству трудов соответствовала определенная доля и радости творчества, и сочувствия людей. Короче говоря, вполне соблюдался принцип «каждому по его труду». «АÞВ». Следовательно, «2АÞ2В», «3АÞ3В» и так далее. Пусть хоть «10В», — лишь бы сначала «10А», — и жизнь Сальери текла бы спокойно и счастливо…
Как вдруг он встретил «В», умноженное на 10, 20 или еще больше, и — что самое ужасное — при полном видимом отсутствии «А».
МОЙ КОММЕНТАРИЙ.
В 1976 году В. Резников не мог напечатать в тоталитарном социалистическом государстве мысль, что именно вследствие непомерной привязанности Сальери к социалистическому принципу «каждому — по труду» он и стал злодеем. Но думал, пока писал, что сможет. И пытался обмануть, может, сам себя: «В Сальери даже не то удивительно, что он не смог вместить феномен Моцарта, а — то, с какой бескомромиссностью он против него восстал! Едва он столкнулся с нарушением частной правды… и прямо–таки с фантастической самоуверенностью движется к цели: восстановить попранную «правду».
Пушкин свою трагедию писал тоже не в условиях свободы слова. Но ему было легче. Еще и потому легче, что он своего Сальери вывел в пору николаевской реакции в пику революционерам, которые — так уж у них водится — не могут избегнуть крайностей.
Надо только суметь увидеть в Сальери образ революционера. То, что он и признается в завистливости и не является завистником, должно наводить на иной, на принципиально–идейный разлад с Моцартом. И В. Резников увидеть это смог. Здесь не важно, что он не сумел (или не хотел) об увиденном со всей ясностью написать.
Ну, а введение им термина «первоощущение» для ощущения зависти у Сальери — это прямое подтверждение мысли, что перед нами трагедия недопонимания.
1.9
ВОПРОС.
Зачем Пушкин заставил своего Моцарта хорошо отнестись к слепому скрипачу?
ПРИМЕР.
ОТВЕЧАЕТ Д. Д. БЛАГОЙ (1967 г.).
Пушкина пленяет эта черта Моцарта. Для него она признак подлинности его гения, ибо гений вообще по самой своей природе «простодушен». В послании к Гнедичу, написанному два года спустя, в 1932 году, Пушкин также подчеркивает это. Истинный поэт подымается на вершины искусства, но вместе с тем ему близки все проявления жизни, все голоса земли. Его слух, привыкший к «грому небес», способен любовно внимать и «жужжанью пчел над розой алой», скучать «на пышных играх Мельпомены» и «улыбаться забаве площадной и вольности лубочной сцены». «Таков прямой поэт», — заявляет Пушкин. Таким был Моцарт.
В книге представлены некоторые доклады, зачитанные автором или предназначавшиеся для зачитывания на заседаниях Пушкинской комиссии при Одесском Доме ученых. Доклады посвящены сооткрытию с создателем произведений искусства их художественного смысла, т. е. синтезирующему анализу элементов этих произведений, в пределе сходящемуся к единственной идее каждого из произведений в их целом.Рассчитана на специалистов, а также на широкий круг читателей.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.