Беспощадная страсть - [2]

— Брось, а то ты сам не знаешь, — вздохнул Север и заговорил, постепенно заводясь: — У меня была страна, которой я гордился. Мою страну предали, развалили и изнасиловали, как самую дешевую шлюху. Просто отдали на поругание. Тем, что нынче именуется Российским государством, не гордиться надо — его впору только стыдиться. Держава-проститутка, ложащаяся под любого залетного подонка! Да еще пожирающая своих детей под стать последней свинье!.. Ладно, оставим. Дальше. У меня были идеалы. Нехитрые идеалы, вызывавшие тем не менее уважение у любого нормального человека. Теперь эти идеалы осмеяны, оболганы, обмазаны дерьмом, в них публично плюет любой трусливый ублюдок, который раньше и пикнуть бы не посмел! Когда я вижу подобное, мне хочется убивать! Но убивать пришлось бы слишком многих… — Север вновь опустил голову.

— Телевизора ты насмотрелся, вот что! — досадливо скривился Кузовлев. — Но постой! Ты говоришь — страна. Ты что, вспомнил свое прошлое?! Свою жизнь до автокатастрофы?!

Север и Павел познакомились, а потом и подружились после страшной автомобильной аварии, в которую попал Белов. Его доставила в кузовлевскую больницу машина «скорой помощи». Выжил тогда Север буквально чудом. Но, выжив и полностью восстановившись физически — тоже чудом, — он забыл всю свою прежнюю жизнь, забыл, кто он такой и откуда. Помнил только собственное имя, ну и еще имел некие общие понятия об окружающей реальности, без которых человек перестает быть разумным существом… А остальное — как отрезало. Много событий произошло с тех пор, прежде чем Белов вновь стал пациентом Кузовлева. Но восстановить память Север до последнего времени не мог. И теперь Павел смотрел на друга с понятным недоумением.

— Вспомнил… — задумчиво произнес Белов. — Да нет, Паша, о том, в какой стране я живу, что с ней было раньше и что произошло потом, я помнил всегда. А собственную жизнь… Да, частично вспомнил. Помню детство, родителей, службу в армии… Помню дембель. Помню начало так называемой перестройки… А вот себя на этом фоне помню уже смутно… Дальше — опять провал. Дальше — уже только твоя больница, потом Милка… и прочие прелести! — резко закончил Север.

— Ясно… — пробормотал Кузовлев. — Ладно, проехали. Вернемся к дню сегодняшнему. Что все-таки тебя подтолкнуло к самоубийству? Наверное, не только переживания за страну, верно? Скажи честно, главная причина — Милка? Ведь так?

— Так, Паша, так, — невесело усмехнулся Север. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться… Не надо даже быть блестящим психиатром Кузовлевым…

— Положим, психиатром я стал по твоему настоянию, — нудно продекламировал Павел. — Психиатром, психологом, психоаналитиком… Раньше мне, признаться, вполне хватало моей хирургии. Позарез хватало, по маковку. И если я ценой невероятных усилий приобрел новую медицинскую профессию, то лишь из уважения к тебе, желая спасти тебя и твою женщину. А ты мне тут дешевые понты гонишь. Стыдно, Белов!

— Прости, Паша… — Север действительно смутился.

— Мало того, братец! — продолжал Кузовлев все тем же нудным голосом. — Я потратил массу времени и нервов, чтобы вылечить твой психоз. Чуть раньше я не меньше времени и нервов затратил на Милку, пытаясь сначала разобраться в ее болезни, а затем и справиться с ней. И вот благодарность! Едва вернувшись из бредовых снов в реальность, ты вспарываешь себе вены! Спасибо, брат! Удружил, нечего сказать!

— Паша, прости… — Север испытывал мучительный стыд.

— Ладно, Бог простит, — улыбнулся Кузовлев. — Рассказывай дальше. Что все-таки сыграло решающую роль в твоем решении убить себя? Ведь Мила жива и по-прежнему тебя любит. Ничего не изменилось. Почему же ты пошел на это?

— Вот именно, не изменилось! — бросил Север зло. — Любит! Не нужна мне больше ТАКАЯ любовь! Хуже ножа она мне!

Белов замолчал, машинально взял со стола сигареты, выщелкнул одну, прикурил, цокнув зажигалкой. Сумрачно затянулся.

— Продолжай, — деликатно предложил Павел.

— А что продолжать? Все вроде ясно… Я банкрот, Паша. Родину у меня отняли, веру в людей отняли, идеалы мои поставили на «хор». Единственное, что я еще имел, — это любимая женщина, Милка, жена. Но она бросила меня! Предпочла мне свое блядство, возможность безнаказанно утолять нимфоманскую похоть, заниматься групповухами со всяким блатным сбродом! Она избавилась от живого укора в моем лице, избавилась от собственной совести! Ну и ладно! И плевать! Зачем ты спас меня, Паша?!

Север дрожал. Тряслись его руки, губы, ресницы. Мелко дергался огонек сигареты. Павел успокаивающе поднял руку.

— Ты несправедлив, брат. Милка твоя больна. Ну не может она обходиться без групповух, не может не подвергаться регулярным изнасилованиям, физически не может! Умирает она без этого, в прямом смысле умирает! Да ты сам прекрасно знаешь: если мозг Милки не получает время от времени определенных психофизических импульсов, то ее организм начинает разрушаться! И почему Милка сбежала, тоже прекрасно знаешь! Но ведь страдает девка отчаянно — и без тебя страдает, и от блядства своего!

— Толку-то от ее страданий… — пробормотал Север. — Да и о чем говорить, если я даже не знаю, где она, где ее искать…