Беспокойный ум. Моя победа над биполярным расстройством - [22]

Он обращался со мной с уважением, с уверенным профессионализмом и несокрушимой верой в мою способность вылечиться и многого достичь. Заболевание и перепады настроения сильно повлияли на мои отношения с близкими и на работу. Но в то же время именно отношения и работа их и формировали. Мне было необходимо научиться понимать эту сложную взаимозависимость, различать в лечении роли лития, силы воли, стремления к выздоровлению и осмысленной жизни. Именно для этого была нужна психотерапия.

Я не представляю себе нормальной жизни без помощи лития и психотерапии. Литий смягчает депрессии, предотвращает соблазнительные, но опасные подъемы, проясняет спутанные мысли, замедляет меня, делает мягче. В конце концов, он удерживает от разрушительных шагов в карьере и отношениях, спасает от госпитализации и создает почву для психотерапии. Но раны лечит именно психотерапия. Она помогает обрести смысл в растерянности, разобраться в пугающем хаосе мыслей и чувств, вернуть себе самообладание, надежду и способность учиться на собственном опыте. Таблетки не помогут принять реальность, но вернут в нее быстрее, пока еще есть силы бороться. Психотерапия – это убежище, это поле битвы, это место, где я была психотична, невротична, восторженна, растеряна, отчаянна сверх всякой меры. Но благодаря ей я всегда верила – или научилась верить, – что однажды смогу со всем этим справиться.

Ни одна таблетка не спасет вас от нежелания принимать таблетки. Равно как никакое количество часов психотерапии не избавит вас от маний и депрессий без помощи лекарств. Мне было необходимо и то и другое. Это довольно странно – быть обязанной жизнью таблеткам и этим особенным, необычным и глубоким отношениям, которые называют психотерапией.

Однако то, что я обязана жизнью литию, довольно долгое время не было для меня очевидным. Мое сопротивление лечению слишком дорого мне обошлось.

Тоска по Сатурну

Люди с Сатурна сходят с ума по-своему. Не так уж и удивительно, что я, дочь метеоролога, в дни той великолепной летней иллюзии улетела на эту далекую планету, чтобы скользить по облакам и эфиру, мимо звезд, через поля ледяных кристаллов. Даже сейчас, особенным взглядом своего разума, я вижу необычайное мерцание света, переменчивые цвета поверх гигантских вращающихся колец и едва заметные бледнолицые луны этой планеты – огненного колеса. Помню, как пела «Унеси меня к лунам», мысленно проносясь мимо спутников Сатурна и считая себя крайне остроумной. Тогда я видела и чувствовала то, что было лишь фантазией.

Было ли это в реальности? Конечно же нет, ни в одной из разумных ее трактовок. Но было ли это со мной? Да. Спустя много времени после того, как мой психоз прошел, а медикаменты начали действовать, это стало одним из тех ярких воспоминаний, что остаются на всю жизнь, овеянные прустовской меланхолией. Спустя годы после этих странствий души и разума Сатурн с его ледяными кольцами приобрел для меня элегическую красоту. Я и сейчас не могу смотреть на изображения этой планеты, не чувствуя острой грусти от того, что она теперь так далека от меня, так недостижима. Сила, великолепие и абсолютная уверенность полетов моего разума долго не давали мне поверить, что я должна по собственной воле расстаться с ними как с болезнью. Я была медиком и ученым, я прочитала массу исследований и ясно понимала неизбежность тяжелых последствий отказа от лития. Но долгие годы после постановки диагноза я сопротивлялась приему лекарств. Почему? Почему мне пришлось пройти через новые эпизоды мании, через затяжные суицидальные депрессии, прежде чем я стала систематически принимать литий?

Сопротивление, без сомнения, росло из категорического отрицания того, что мое состояние – на самом деле болезнь. Как ни странно, это довольно типичная реакция на ранних стадиях заболевания. Перепады настроений настолько неотъемлемая часть жизни и представлений о самом себе, что даже психотические крайности могут казаться временными, объяснимыми реакциями на жизненные события. Я ужасно страдала от ощущения потери себя, того, кем и где я была. Отказаться от полетов разума было трудно, даже несмотря на то, что неизменно следовавшие за ними депрессии едва не стоили мне жизни.

Друзья и родные рассчитывали, что я буду рада стать «нормальной», буду благодарна лечению и с легкостью приму нормальный сон и уровень энергии. Но если вы ходили по звездам и продевали руки сквозь кольца планет, если вы привыкли спать всего четыре-пять часов в сутки, а теперь вам требуется восемь, если раньше вы могли бодрствовать ночи напролет, а теперь не можете, то встроиться в ритм жизни простых смертных – непростая задача. Каким бы он ни был комфортным для других, для вас такая жизнь непривычна, полна ограничений, куда менее продуктивна и безумно скучна. Когда я жалуюсь знакомым на то, что стала менее энергичной, бодрой и живой, они, пытаясь меня поддержать, отвечают: «Ничего, просто ты теперь такая же, как и все мы». Но я-то сравниваю себя не с ними, а с собой прежней. Более того, я часто сравниваю себя нынешнюю с собой «лучшей», то есть во время умеренной мании. И нынешняя «нормальность» так далека от того состояния, когда я была самой яркой, самой активной, полной сил и энергии.