Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - [129]

За долгую ночь те, кто ждал на вершине горы, прошли все эти стадии. Когда по лагерю пронеслась команда к выступлению, люди достигли последней фазы: все мысли исчезли, и человек действует не размышляя, на адреналиновой волне становясь чуть ли не богом.

Бойцы скрытно двинулись низом глубокого длинного оврага, по-кошачьи используя укрытия на местности, как учила Ремедиос. Потом переползали и перебегали между обломками скал, пока веером не охватили весь северный фланг крестоносцев, ожидавших атаки с фронта.

С металлическим лязгом грохнул залп, и Ремедиос в гневном отчаянии вскинула руки: ведь договорились же, никто не стреляет, пока она сама не выпустит первую обойму, а ее палец еще даже не коснулся спускового крючка! Послышалась короткая команда, и прогремел второй залп. Ремедиос подняла голову и раздраженно оглядела цепь залегших бойцов, но пороховых дымков не увидела.

Дионисио похлопал ее сзади по плечу и показал на соседний восточный склон горы.

– Военные подошли, – сказал он. – Ну хоть какая-то помощь от них в этой неразберихе.

Хотя генерал Хернандо Монтес Соса тогда им и помог – дал вертолеты и техников, – Ремедиос по-прежнему с большим подозрением относилась к вооруженным силам, с которыми так долго воевал ее «Народный Авангард». И сейчас она нелогично возмутилась: как это они посмели прийти и открыть огонь без ее разрешения? Вскинув к плечу «Калашников», Ремедиос открыла огонь по лагерю противника, который уже нес потери, и бойцы последовали ее примеру. Дионисио снова похлопал ее по плечу и, перекрывая какофонию пальбы, прокричал в ухо:

– Я свяжусь с военными!

Ремедиос выпустила еще очередь и рявкнула:

– Только объясни им, чья это война!

Захваченные врасплох «англичане» кидались к палаткам за оружием, бежали к городу, чтобы уйти с линии огня, и отчаянно выискивали укрытия, откуда можно отстреливаться. Монсеньор Анкиляр в безумном возбуждении боя, который искренне принял за Армагеддон, кружил по лагерю на черном жеребце. Конь пятился и вставал на дыбы, а монсеньор, вскинув серебряный епископский посох, выкрикивал отрывки из Ветхого Завета про Самсоново убийство филистимлян и поражение войска мидян.

Тем временем Дионисио, открыто поднимаясь по склону, что разделял военных и бойцов Ремедиос, вновь подтвердил легенды о собственном бесстрашии и неуязвимости. Два ягуара следовали за ним по пятам, у ног взлетали земляные фонтанчики от пуль, но Дионисио, устремив глаза к цели, шел ровным шагом – фатализм был сильнее страха. Потом изумленные солдаты рассказывали: казалось, к ним идет великан, и за полсотни метров можно было отчетливо разглядеть его потрясающе голубые глаза.

Миновав передовую цепь, Дионисио направился туда, где предполагал найти командира. Он увидел высокого человека лет тридцати, чьи светлые волосы и прямая осанка кого-то напоминали; четко взмахивая рукой, командир говорил что-то сержанту – ясно, давал тактические инструкции. Сержант кивнул и скрылся, а офицер взглянул в бинокль на позиции противника. Дионисио, коснулся плеча командира и позвал:

– Фелипе.

Тот опустил бинокль и повернулся. Глаза офицера недоверчиво расширились, потом лицо разъехалось в широченной улыбке; раскинув руки, командир вскричал: «Дионисио!» – и заключил друга в весьма ощутимые объятия.

– Мать твою за ногу! – воскликнул полковник Фелипе Морено. – Вот уж не думал, что снова тебя увижу! Какого черта ты здесь делаешь?

– Я вон в том городе живу. – Дионисио махнул рукой в сторону Кочадебахо де лос Гатос. – Отец говорил, ты теперь самый молодой полковник во всей армии? Поздравляю.

– Да что толку, – сказал Фелипе. – Ну вот – полковник, а меня послали сюда, отрядив только одного офицера, полного идиота с чурбаком вместо башки, и дали одну роту, а здесь нужно три.

– Они из гвардейского полка? – спросил Дионисио, кивнув на сосредоточенных солдат в хаки, у которых сейчас была одна задача: выбрать цель и стрелять.

– Да, слава тебе господи. Были б срочники, давно бы уже дезертировали.

– Ладно, Фелипе, после переговорим. Ты, наверное, уже понял – мы сами атакуем вон с того склона. Вскоре из города выйдут женщины и тоже атакуют. Смотри, не стреляй по ним. У нас мало боеприпасов, мы собирались выйти на врага с мачете, если патронов не хватит.

– Храбрые вы мужики! – заметил офицер.

– Кстати, командует нами женщина, ее зовут Ремедиос, и она хочет быть главной, поскольку это все же скорее наша война, чем ваша.

Фелипе приподнял бровь и усмехнулся – подлинный аристократ, как всякий офицер любой элитной части во всем мире.

– Великолепно, – сказал он. – Мы примкнем штыки и атакуем, когда увидим, что вы пошли вперед. У моих солдат еще не было настоящей практики в штыковой атаке, но, думаю, те в лагере долго не продержатся.

Возвращаясь к своим, Дионисио не обращал внимания на чирикавшие пули и думал лишь о том, как однажды в Вальедупаре неохотно пошел с Аникой в бар. С ними был ее брат, которого Дионисио с первого взгляда невзлюбил за смазливость, самоуверенность и просто потому, что тот – удачливый молодой офицер из самого престижного полка. Пройдя срочную службу, Дионисио питал отвращение к армии, ненавидел ее мелочность, чинопочитание и формализм. На его взгляд, в стране, где голодающим людям не хватает на жизнь, тратить деньги на армию – ужасное расточительство. Сейчас Дионисио с усмешкой припомнил, как через пару часов сдружился с Фелипе, и Аника потом дулась, потому что ее весь вечер не слушали. Воспоминание согревало Дионисио, но эта картинка – Аника гоняет в стакане кусочки льда, а он и Фелипе спорят о демократии – бередила незаживающую душевную рану. И он понял вдруг, почему не остерегается пуль.