Беспамятство - [68]

Вся жизнь Валентины, выбитой из привычного уклада, сосредоточилась на Максиме. Она подчинялась его желаниям безоговорочно не только потому, что любила, у неё и выхода другого не было. Мужчина - единственная опора и защита в чуждом мире. И вот он исчез. Она замерла в напряжённом ожидании известия о большой беде, не сомневаясь, что с любимым случилось что-то ужасное, неодолимое. Ничто другое не могло заставить его забыть детей. Но что теперь с ними станет? В Москве друзей или близких у неё нет. Была в гостях у Ольги, когда ещё считалась сестрой Максима, несколько раз встречала там Брагинских, Виталия Сергеевича Большакова. У них взаймы не попросишь. Кто она им? И чем отдавать? На работу не берут - специальности никакой, в палатке торговать - сказали, надо большую взятку для начала дать. Если повезёт, могла бы устроиться уборщицей - так через месяц рожать. Валя вспомнила вместительный подпол в родном доме, забитый банками с овощными и грибными соленьями, фруктовыми и ягодными компотами, вареньями, жареным кроличьим мясом, залитым собственным жиром в глиняных крынках, бочонок солонины, закут с горой картошки. Вспомнила и заплакала. Но слезами детей не накормишь.

Денег хватило на месяц. Она растягивала продукты, как могла, сама почти ничего не ела, всё малышке и Славику, но тот, который ждал выхода в недобрый свет, тоже требовал пищи. День, когда кончился последний кусок хлеба, пришёлся на субботу. С тяжёлым сердцем Валя одела детишек потеплее, сама - кофту на кофту, платок и демисезонное пальто: в десять градусов мороза сколько- нибудь да выдержит. Стала в ближнем от дома подземном переходе через Кутузовский проспект и, сделав над собой нравственное усилие, выставила вперёд ладонь. Рядом тоже стояли люди, но они были заняты делом. Одна тетка в толстой куртке из плюша торговала хрусталём, другая, тоже тепло одетая, ночными рубашками и полотняными бюстгальтерами гигантского размера — эти реализовывали натуральный продукт, полученный на родном производстве вместо зарплаты. Во всяком случае, так они громко сообщали прохожим, стараясь привлечь внимание к товару и к бесстыжему государству, страдавшему беспамятством, когда дело касалось простого человека. Подальше стояла совсем молоденькая девушка, подросток и, держа красными пальцами у губ музыкальный инструмент, выдувала из него жалобные звуки, которые отдавались в сердце щемящей безысходностью. На полу лежал футляр с мятыми бумажками и мелочью. Девочка была одета в куцее тряпичное пальтецо, наподобие Валиного. Валя подавила дрожь, свободной рукой крепче прижала к себе малышей и закрыла глаза.

Подавали плохо, да еще какой-то бомж прицепился, стал кричать, что чужое место заняла, но она молчала, как неживая. Потом подошёл милиционер с двумя звёздочками на погонах, потребовал документы, глаза у Вали с испуга округлились - паспорт остался дома - нс думала, что в нищенском деле понадобится. Она поборола робость и решилась сказать:

У меня муж пропал. Я хочу заявление написать.

Ты бы что-нибудь новенькое придумала, - скучно произнёс служитель порядка и посмотрел на детей. - Свои или в аренду взяла?

Что? - не поняла Валя.

Лейтенант сделал задумчивое лицо.

В общем так, женщина. Вижу, ртов у тебя много. Сегодня стой за так, ладно уж, а с завтрсва — сотня в день. Это тебе со скидкой, как многодетной и новенькой, А там посмотрим. Ясно?

Нет, - тихо ответила беременная и облизала пересохшие от волнения губы.

Тогда больше здесь не показывайся.

На собранные гроши Валя купила пакет молока и полкирпичика дешёвого серого хлеба. Ночь прокашляла - простудилась, но на другой день опять пошла, в дальний переход, чтобы не встретить вчерашнего милиционера. Тут оказалось ещё хуже - народу разного полно: кто играет на баяне, кто поёт, кто молча картонку показывает, но все просят. Женщина цыганского вида стала гнать новенькую прочь с громкой бранью и проклятиями, пустив в ход грязные кулаки. Валентина струсила, побежала тяжело, волоча за собой детей, и поскользнулась на обледенелых ступенях. Словно раскаленная спида вошла в поясницу, нездешняя боль переломила спину, Валя рухнула на лестницу грузно, как куль с картошкой, и потеряла сознание.

Пришла в себя в послеоперационном блоке. Одуревшая от наркоза, с безразличием выслушала врача, который сообщил, что ребёнок родился мёртвым, но когда узнала, что двое других, безымянные, находятся в детском учреждении временного содержания, и начала истерически кричать, не останавливаясь до тех пор, пока ей не дали адрес приюта. Через несколько дней Валю перевели в общую палату, и ей удалось уговорить гардеробщицу выдать пальто, якобы для обмена на шубу - мама ждёт в вестибюле.

Где та шуба и где та мать? Поздно вечером, в больничных тапочках на босу ногу, Валя доехала зайцем на троллейбусе до

Кутузовского, позвонила в квартиру Большаковых, и когда Ольга открыла дверь, упала на колени. Ударилась непокрытой головою о порог, рыдая и протягивая бумажку с адресом:

Простите меня, простите! Я виновата, я уйду, сгину навсегда, только спасите детей! Мне нечем их кормить. Век молиться за вас буду, ноги целовать - детей спасите!