Беспамятство - [67]

Это только кажется, что сама. Сдаётся, Виталий Сергеевич все в твоей жизни разыграл по собственному сценарию. И начало, и тем более конец.

Почему ты так думаешь?

Иногда для разнообразия я нс думаю, а чувствую.

В Ляле поднялось, задергалось, застучало утихшее было беспокойство. Она схватила Рому за руку.

Знаешь, Макс вообще исчез! Пропал. Его нет на работе, а мне врут, что он в Ярославле. Но туда он точно нс приезжал и уже вторую неделю никому не звонил,

Рома насторожился:

Кто врёт? - он всегда смотрел в корень.

Выходило, что врал отец. Почему — Ляля так и нс разобралась. Скорее всего, его неправильно информировал Бачелис. А ссылка на прокурора? Нет, непонятно. Пропустив вопрос, сказала:

В конце концов, какое мне дело? Я Максу никто.

Не юродствуй.

Ляля отвела глаза,

У Валентины он тоже не появлялся. А там двое детей без средств остались и сама на сносях,

Роман задумался. Когда же узнал про обыск, лицо его сделалось мрачным.

Попахивает жареным. Надо бы в милицию позвонить. Если нс тебе, то ей.

Разговор заново всколыхнул тревогу, но других последствий нс имел. Ляля считала нс вправе заявлять о пропаже сотрудника отцовского холдинга, а Валя боялась. Несмотря на то, что стояла зима, она снесла в ломбард свою кроличью шубу, а к букинистам

дореволюционное издание Библии в кожаном переплёте с золотым тиснением, подарок отца к семнадцатилетию. Оно совпало с окончанием школы, но за это событие Валя не получила ничего

отметки в аттестате стояли сплошь посредственные. Таким образом родители как бы вознаграждали себя за то, что произвели дочку на свет, а нс за сё мужество жить по законам, которых она нс выбирала.

Валентина была ни глупа, ни проста, как могло показаться на первый взгляд. Она много читала, хотя при плохой памяти иной раз и выглядела неучем. Но даже зная и понимая более написанного, стеснялась высказаться, так как воспитывалась в большой строгости и послушании, характерном для адвентистов седьмого дня - таких чрезвычайно много в Ростове и Ростовской области. К этой протестантской церкви, или, как говорят с подачи православных священников, секте, принадлежала вся семья Вали. От других христиан адвентисты отличаются тщательным изучением библейских текстов, педантично следуют каждому слову и букве священных книг, не носят крестиков и нс молятся изображениям Спасителя и святых, приравнивая эти изображения и мощи к языческим идолам. Крещение принимают полным погружением в воду в возрасте, когда человек способен сознательно выбирать вероисповедание. Десять заповедей, записанных Моисеем со слов Создателя на двух каменных скрижалях, истинно верующими адвентистами соблюдаются неукоснительно, в соответствии с четвёртой заповедью, не работают в субботу - но Старому Завету суббота последний, седьмой, день недели, - посвящая сё Богу и молитве. Отсюда и суровость в воспитании молодежи. Некоторые родители своих детей нс то что на танцы, даже в кино не пускают и телевизор смотреть запрещают, но такой фанатизм скорее исключение, чем правило, и верующая сельская молодежь, где она ещё есть, внешне мало отличается от городской, хотя внутренне - несомненно.

Для Вали картинки на телеэкране плохо совмещались со станичной реальностью. Если бандитские разборки, депутатские драки, ушлые следователи, купленная взятками милиция и есть жизнь в большом городе, то чур меня чур! Однако любовь распорядилась её судьбой, не спрашивая предпочтений. Максим был атеистом, хотел учиться и работать не просто в городе, а в столице. Родители Вали, скрсня сердце, смирились с таким женихом, но когда дочь, нарушив все каноны и запреты, ещё до свадьбы потеряла девичью честь, да так, что срам стал виден единоверцам воочию, они выгнали ее из дома. Приходилось жертвовать одной дочерью ради трех других, что подрастали и нуждались в нравственном примере.

Столица показалась Валентине суетной, неразумной и бессердечной. За несколько лет она к ней так и не привыкла. Даже горячая вода из крана и стиральная машина не примирили с жёсткой городской сутью, В громадах каменных домов нс было ни удобства, ни красоты. Невозможность сравнить эти скалы, пики, скорлупы, тонкие ломти, опоясанные стеклом, с уютом привычного жилья, вселяла страх. Рассованные по бесчисленным этажам и ячеям люди, отделённые дверями, углами и стенами, друг с другом не здоровались, за жменей соли или стаканом постного масла взаймы к соседям нс ходили, если случалось несчастье, хотя бы словами сочувствия не помогали, не праздновали всем миром свадеб и рождения детей. Валя скучала по здоровому свежему воздуху, по земле, зелени, лесам и быстрой реке, по летним заготовкам и съестным припасам в погребе, без которых не прожить долгую зиму. Особенно трудными, если не голодными, были в станице последние годы, когда приходилось батрачить на бывшего председателя совхоза, скупившего за бесценок крестьянские земельные паи в смутное время реставрации капитализма. Но Валя не боялась работы, работа на земле была понятной, естественной деятельностью, производством еды, служившей основой жизни.

Из-за огромности и скрытности города она не видела, чтобы еду изготовляли, зато на каждом шагу продавали. Валя жила в районе дорогих магазинов, где цены приводили в ужас. Как ни пыталась, она никак не могла соотнести их с теми затратами труда, которые хорошо представляла. Лёгких денег Валя не знала никогда, и её ставило втупик, что здесь никто не уважал металлические монеты: кассирши зачастую мелочь просто не сдавали, а попросить Валя робела - другие покупатели медь не брали. Правда, Максим снабжал се деньгами, нс считая, и даже не требовал отчёта, что тоже выглядело ненормальным. Продукты большей частью привозил сам, ведь у него машина, а у неё - живот до носа, и почти постоянно. По-деревенски не сведущая в хитростях, позволяющих городским женщинам спать с мужчинами и не беременеть, с вбитым в голову понятием, что детей посылает Бог и избавляться от них есть убийство, иначе говоря - смертный грех, Валя боялась абортов, а Максим никогда не предлагал. Вот она и рожала.