Бесовские времена - [59]

Надо заметить, что Камилла, несмотря на то, что подлинно ненавидела мужчин, для двоих всё же делала исключение. В её глазах дядя Джакомо Нардуччи и троюродный брат Аурелиано Портофино были, бесспорно, людьми, достойными всяческого уважения, к тому же — монахами. Камилла не сказала Аурелиано о напавшем на неё в замке, а пожаловавшись дяде, и Лелио услышал об этом из разговоров придворных только после угроз герцога. Но теперь Камилла откровенно рассказала братцу о происшествии на кладбище, не скрыв от него, что испугалась смертельно и, видимо, вела себя по-дурацки. Мессир Грациано Грандони поступил благородно, нехотя признала она, заметив напоследок, что, конечно, сглупила, направившись на кладбище одна. Братец потребовал описания напавшего на неё бродяги, но Камилла от испуга не запомнила его. Сестра попросила Аурелиано поблагодарить мессира Грандони от её имени. Если бы не он…

— Что тебе мешает сделать это самой? Грандони не кусается.

Камилла объяснила нежелание самой встречаться с мессиром Грациано неловкостью — она должна была сразу поблагодарить его. На самом деле, она лгала. Ей мешала сказать слова благодарности Грандони с трудом скрываемая неприязнь к этому горделивому красавцу, высокомерному и наглому. Она видела, что при дворе вертелись мужчины ничтожные, пустые, подловатые и похотливые, откровенные развратники и жадные хапуги. Немало было и прямых доносчиков, интриганов и сплетников. Но из всех мужчин при дворе именно Грациано Грандони казался ей самым ужасным. Он был не распутником или стяжателем, но человеком без сердца. Она знала, как боялись фрейлины его злобных выпадов. Однажды ей пришлось целую ночь утешать бедную Лауру Труффо, фрейлину донны Елизаветы, когда Песте зло прошёлся на её счет, помнила она, как рыдала Иоланда Тассони — шут тоже сыграл с ней безжалостную шутку.

Когда Грандони прогнал насильника в замке, она, смертельно испуганная, заметила его взгляд, выражавший подозрение, что она, как какая-то гулящая девка, сама спровоцировала нападение. А это было ложью! Негодяй набросился на неё в потемках, когда Глория Валерани попросила её принести воды, она не могла отказать статс-даме и пошла. А наглый шут презрительно пялился на её разорванное платье, словно считал её виновницей происшествия! Камилла ненавидела его — и подумать только, именно ему снова оказалась обязанной своим спасением! Это было нестерпимо и раздражало. Но признаться в этом брату, который, как она знала, был дружен с Грандони, Камилла не могла. К счастью, брат удовлетворился её объяснением.

Теперь Портофино выполнил просьбу сестрицы и поблагодарил Грациано — от имени Камиллы и от себя. Чума усмехнулся. В отличие от Аурелиано, он понимал, почему девица не пожелала сделать это сама. Грациано отмахнулся от разговора и скорчил рожу, после чего оба основательно продегустировали белое вино, неторопливо заедая его мидиями и рыбой. Песте спокойно ждал. Постепенно напряжение Аурелиано ушло, он расслабился и улыбнулся.

— Донато с утра уже поведал нам о твоём последнем подвиге. Прими моё восхищение. Вывалять в дерьме этого звездочёта — трюк мастерский. Мы с д'Альвеллой и Антонио чуть со смеху животы не надорвали.

Чума поклонился с видом неподдельной скромности, однако, гаерски изломанная посередине левая бровь и тонкая улыбка давали собеседнику понять, что, несмотря на видимое смирение, мессир Песте вполне осознаёт величие свершенного им деяния. Feci quod potui, faciant meliora potentes — без слов говорили красноречивый наглый взгляд и самодовольная улыбка фигляра, являя парафраз формулы, коей римские консулы заключали отчетную речь, передавая полномочия преемнику.

— А как ты узнал, что он потащится к этой шлюшке именно нынешней ночью? Констелляция небесных светил?

Песте снова улыбнулся дружку и кивнул. Потом похвалился новым приобретением. Он покупает Люциано. Хороший конь стоит добрых денег, а это божественное животное. Черно-муаровая масть, отлив — лиловый. Сorsierо. Просто великолепен. Правда, норовист, ну да ничего…

— И сколько? — полюбопытствовал Лелио.

— Восемьдесят дукатов, — вздохнул Чума.

Портофино не был военным, но, в отличие от банкира Пасарди, знал, насколько безопасность воина зависит от его коня, и кивнул. Некоторое время, закусывая, они обсуждали дворцовые сплетни и новости из Рима, но вскоре их внимание целиком захватил подарок герцога шуту, коего тот удостоился по возвращении с кладбища — в минуту щедрости дона Франческо Марии. Это был большой флакон благороднейшего из всех уксусов мира «per gentiluomini» — для благородных господ, производимого из сока винограда Треббьяно. Изготовление его знатоки относили скорее к философии, чем к ремеслу. Франческо Мария получил бочонок в подарок от молодого Эрколе д'Эсте, который считал его надежным средством от любых недугов. Герцог отлил бутыль для Песте, и такой подарок был знаком наивысшей симпатии.

Инквизитор непререкаемым тоном потребовал, чтобы дружок отлил склянку и ему, и пустился в заумные разглагольствования, на которые был мастером.

— Уже Апиций, хлебосол времен Августа и Тиберия, в своем труде «De re Coquinaria» описывает свойства уваренного виноградного муста — defrutumа — и утверждает, что он входил в рацион легионеров как средство обеззараживания воды. Первое упоминание о моденском уксусе связано с 1046 годом, когда Генрих Третий, будущий владыка Священной Римской империи, перед коронацией получил в дар от Бонифаче Каносского небольшой дубовый бочонок этого эликсира.