Бесогон на взводе! - [3]

– Ничего там нет, чистый состав, у нас знаете как строго с гигиеной. За одно нарушение может и глава отделения полететь.

– Но… я же вижу.

Гесс зарычал, словно бы полностью поддерживая мою правоту. Круглые глаза пса также вперились в капельницу, а верхняя губа нервно подёргивалась над клыками. Получается, он тоже это видит? Но кого или что?

– Тео, там, в мешке, голый бес купается. Может, он уже даже и напрудил. Не надо ничего в себя капать.

Медсестра обернулась ко мне с иглой:

– А у вас так здорово получается за собаку говорить! Вы артист, наверное, у нас тут много знаменитостей бывает: писатель Василий Головачёв, актриса Лиза Боярская, ещё Алексей Воробьёв, певец такой, всякие другие. Закатайте рукав.

– Девушка, извините, я не буду.

– Чего не будете?

– Прокапываться.

– Отказываетесь от процедуры?

– Э-э, да, – решительно определился я, скрещивая руки на груди – международный знак протеста и ухода в себя.

– Это неразумно, доктор лучше знает, что вам сейчас необходимо. – Тонкие стальные пальцы сжали моё плечо. – Ложитесь, пожалуйста.

Я нипочём не ожидал бы от миловидной, хрупкой на вид девушки такой нереальной силы. Моё тело отреагировало на автомате, не дожидаясь команды мозга.

– Прошу вас, погодите, пожалуйста. – Я скинул её захват, перекатываясь через кровать и принимая оборонительную стойку. – Можно попросить ко мне главного врача?

– Николай Вениаминович занят, у него совещание. – Личико медсестры странно вытянулось, а между розовых губ вдруг мелькнул длинный раздвоенный язык. – Лягте сию же минуту, капельница – это не больно.

– Ни за что!

– Пациент Фролов, вы начинаете меня нервировать, а нервная медсестра может с первого раза и не попасть в вену.

– Гесс, – позвал я, поскольку девушка загораживала спиной выход, так что пробиться к двери было проблематично. – Приятель, помоги-ка мне!

– Сам выкручивайся, – неожиданно объявил этот короткохвостый изменник. – Бесов он не видит. Мне их за тебя кусь? Не буду.

– Гесс?!

– Я обиделся.

– Да на что же?! – взвыл я, с великим трудом уворачиваясь от гибкой петли с той же капельницы, которую молоденькая медсестра со странностями вдруг попыталась набросить мне на шею.

Та грязно-серая субстанция, которую мой пёс почему-то назвал бесом, заколыхалась, словно бы подпрыгивая и хлопая в ладоши. Память так и не желала возвращаться, будто блоковская капризница, то приближая к себе, то убегая со смехом из подсознания.

Зато мышечная память тела, казалось бы, абсолютно точно знала, что и зачем делает. От двух тычковых ударов иглой я уклонился, на третьем перехватил запястье девушки, вывернул его, рубанул ребром ладони в локтевой сгиб и едва не рухнул на пол от боли!

Меня же предупреждали о травме рёбер, коварная вещь, я увлёкся и почти потерял сознание от резкости собственных движений. Что же тут происходит-то?

Медсестра ловко вывернулась, демонически захохотала рокочущим басом и рыбкой бросилась на меня сверху. Я укатился под кровать, а эта мерзавка, выпустив носом пар, ударила в пол каблучком с такой силой, что на коричневом линолеуме пошли трещины. Не знаю, почему и как, не спрашивайте, по идее он гибкий.

– Гесс, скотина ты эдакая…

– Ничего не знаю, не обижай собаченьку.

– Ты мне поможешь уже или нет?!

– Один раз кусь, – честно предупредил он и укусил за ногу. Но не её, а меня!

– А-а-ай, мать твою за химок и в дышло! Какого хрена… ты… пряник гнойный… тут… свою же… через… в… всем селом драли… чтоб тебя… четыре раза с пируэтами!!

Не помню, кстати, преподавали ли преподаватели (смешно звучит) нам мат в университете? По идее, должны были бы, сколько помню, ребята с параллельных курсов филологии или истории хвастались, что сдают зачёт по теме «Мат как неотъемлемый, яркий и эмоционально-насыщенный пласт русской лексики, табуированный в приличном обществе, но не отрицаемый даже самыми целомудренными учёными занудами», ни больше ни меньше.

Матом в нашей стране можно добиться если и не всего, то уж как минимум многого. И, к моему немалому изумлению, оно тоже сработало в этой ситуации.

– Ой, – тихо сообщила мне медсестра, сидя на полу в распахнутом халатике и белой шапочке набекрень. – А вы кто?

– Фёдор Фролов, снайпер и гот, для друзей Тео, – неуверенно ответил я, всё ещё морщась от боли в рёбрах. – Вы тут, кажется, капельницу забыли.

– Какую капельницу? Зачем? Я вообще в офтальмологии работаю.

– А-а, бывает, – медленно протянул я, первым вставая и подавая ей руку. – Тогда вам пора. Здесь, наверное, травматология какая-нибудь или что-то в этом роде.

Из упавшей на пол капельницы наружу выбрался жирный омерзительный бес в струпьях и разноцветных язвах. Теперь я отлично видел эту поганую тварь. Мой доберман тоже, поскольку быстро пришлёпнул беса тяжёлой лапой, только мокрым брызнуло…

– Так я пойду?

Вежливо проводив милую, хоть и слегка пришибленную девушку до дверей, я осторожно выглянул в коридор. Пока медсестричка, слегка спотыкаясь и держась за стены, ковыляла в своё отделение, та возрастная женщина, что вызвалась принести мне завтрак, тупо сидела за столиком дежурной, уставясь в противоположную стену.

Взгляд абсолютно пустой, в руках застыл пластиковый поднос с тарелкой остывшей гречневой каши и полным стаканом компота. По-моему, это выглядело несколько жутковато.