Бескрылые птицы - [40]

Левон-хитрюга — аптекарь-армянин, один из самых ловких городских торговцев, — прибыл с тремя верблюдами, груженными товарами, которые он накопил зимой, проведя с полсотни небольших осмотрительных сделок, а теперь собирался обменять на лекарства и снадобья, косметику и афродизиаки.

Стамос-птицелов, как всегда, красноносый и сопливый, принес клетку, где сидела пара прелестных цветастых щурок. Птицы с длинными серыми клювами и голубыми, как Эгейское море, грудками, с черными ободками вокруг глаз и черными воротничками, переливались зеленым, кремовым и желтым. Стамос рассчитывал получить за них хорошие деньги в каком-нибудь из роскошных домов, выстроившихся вдоль гавани Смирны, что окупило бы путешествие и поиски корма в колючих подлесках на обочинах дороги. Эти птицы сначала забивали насекомых и лишь потом ели, а мертвые мошки их, как выяснилось, совершенно не интересовали. Стамос улыбался при мысли, что слугам богачей придется искать живой корм ежедневно, пока птицы не сдохнут.

Леонид-учитель тоже отправлялся в путешествие пешком и уже представлял страшные волдыри и близкую усталость. Он собирался навестить родных, хотя в их семье не особенно любили друг друга. Главным же было участие в собрании тайного общества, которое плело византийские интриги, ставя целью возвращение Греции земель, захваченных оттоманами столетия назад. Британия более не горевала по французскому престолу, Испания не требовала возвращения Нидерландов, а Португалия не имела притязаний к Бразилии, но всегда найдутся те, кто не может позволить прошлому исчезнуть, и среди них сербы, которые вечно будут мучиться мыслью о потере Косово, и греки, которым никогда не даст покоя падение Византии. Леонид был одним из них и далеко не одинок. Его преследовали прекрасные видения, в которых Константинополь вновь становился столицей греческого мира, и, как у всех подобных мечтателей, эти фантазии зиждились у него на незыблемой вере, что его народ, религия и образ жизни превосходят другие и потому должны быть приняты всеми. Такие люди, даже столь ничтожные, как Леонид, двигают историю, которая, в конечном счете, не что иное, как мрачное сооружение, возведенное из человеческой плоти, искромсанной во имя великих идей.

В караван набралось человек двадцать, движение предполагалось в традиционной манере — от одного караван-сарая к другому, на каждый переход — день пути. Возглавляет караван верховой на ослике. Вожак двигается средним шагом, нещадно дымя цигарками и любуясь окрестностями. В данном случае человеком на ослике стал персонаж, известный под именем Велед-жирнюга. Он был идеально шарообразным, его короткие ножки торчали под прямым углом к ослиным бокам, а рябая физиономия выдавала раннее знакомство с оспой. К счастью для ослика, ростом Велед был не больше четырех футов, и потому не являлся чрезмерной обузой, несмотря на то, что тех же четырех футов достигал по экватору.

В ответ на призывы с минаретов правоверные совершили утренний намаз, и караван был готов отправиться в путь, однако ничего не произошло. Велед с осликом тронулись вперед, но головной верблюд не шевельнулся. Велед развернул ослика и пнул верблюда в бок.

— Сукин сын! — не без дружелюбия гаркнул он. — Ну что еще?

Верблюд глянул с печальным высокомерием. Велед снова ему наподдал, но с тем же результатом.

— Не идет чертяка, — объяснил вожак путникам, словно те не видели. Велед свернул цигарку, прикурил и театральным жестом вставил верблюду в ноздрю. — Теперь порядок, да? — спросил он. — Можем отправляться?

Животное поднялось и удовлетворенно вздохнуло, затягиваясь самокруткой. Велед обернулся к путешественникам:

— Он всегда идет за мной и привык к дыму цигарок. Ему понравилось, и теперь он шагу не ступит, если сначала не дам курнуть.

— Дорогой получается верблюд, — заметил Стамос.

— Однако хороший, — бросил через плечо Велед, и караван тронулся в путь.

— А что будет, когда цигарка догорит? — спросил Искандер. — Нос не обожжет?

— Когда начинает припекать, он ее вычихивает. Скоро увидишь. Раз он так высморкнул, и охнарик шлепнулся ослу на задницу. Я сообразить не успел, как оказался на земле, а осел превратился в облачко пыли вдали. Но вообще-то он славный ослик. — Велед потрепал осла по шее и повозил рукой меж ушей. — У них такие уши приятные!

Сначала свита оживленно болтала, но не прошло и часа трудной ходьбы, как путники приумолкли. Одни не отрывали глаз от земли, будто надеясь найти монету, другие озирали окрестности, словно впервые видели Тавр, розовые маки и каперсовые кусты в полном цвету. Но все бросали взгляды на Рустэм-бея, потому что большинство мужчин обоих вероисповеданий уже попробовали в борделе его отвергнутую жену Тамару. Рассказывали, она подпускала к себе лишь при закрытых ставнях, а ощущение от пребывания в ней было сродни сну, в котором ищешь сам не зная чего. Мужчины, словно заразившись одиночеством и безмолвием, выходили обескураженные рассеянным взглядом ее влажных глаз, мерцавших в темноте, и впадали в тоскливую грусть. Мало радости в том, чтобы попользоваться господской женой — вот оно как обернулось. Люди гадали, знал ли ага о происходящем, слышал ли об очередях к неподвижному безучастному телу, шевельнулись ли какие чувства в его гордом сердце.