Бескрылые птицы - [39]

Мы привязали веревку к двери нашего дома и протянули ее к дому Искандера, потом засунули в кувшин кошку, закупорили и подвесили посредине веревки, а затем развели костерок из колючек и веток и с одного конца подожгли веревку, она оборвалась, кувшин упал и разбился, а кошка выскочила и убежала, и вот так мы избавились от Сифотиса, и все пели и плясали вокруг костра, а потом взяли угольки и пошли окуривать все дома и хлевы, и народ собирал подарки, и Ибрагим болтался со всеми, когда пришли окуривать наш дом, потом улучил минутку и потрогал меня за грудь, и я со стыда чуть в обморок не грохнулась: а если б увидали?

И вот когда через день после Крещенья он пришел на скалу, я отвернулась и не захотела с ним разговаривать. Он подождал-подождал и ушел, а я пожалела и побежала на верхушку скалы посмотреть, как он уходит, тут он обернулся и увидел меня, и я смутилась, но он только по-всегдашнему помахал и пошел дальше.

25. Байки по дороге в Смирну

В мае стоит восхитительная погода, но иногда наступает жара, и тогда дороги источают мельчайшую белую пыль, что забивает глотки и ноздри путешественников, коркой засыхая на потных боках лошадей. Пыль висит над морем, скрывая Родос от взоров карийцев, а жители Киликии не видят Кипр — остров, где все рискуют влюбиться. Весенние цветы потихоньку вянут, и уже давно прилетели жуланы, что готовят себе на деревьях кладовые и казнят пойманных зверьков, натыкая их на шипы. Снега предпринимают тактический отход к пикам Тавра, а уцелевшие волки уходят в горы вместе с разбойниками и дикими оленями, что следуют за отрастающей молодой травкой.

В марте еще дождливо и ночи холодны, дороги развозит красно-серой грязью, и ветер, известный как «Эль Хоссом», вздувает экваториальный шторм, который бушует восемь дней кряду. На выпасах Сивас Кангала громадные мастиффы в ошейниках с железными шипами устраивают ночные побоища с коварными рысями и безрассудными волками, а в северные болота и леса еще не вернулись птицы черныши.

В апреле, когда дни солнечны и нежарки, а проливные дожди приятны, Рустэм-бей известил, что собирается с вооруженной свитой в Смирну, прославленный город неверных, и многие жадно ухватились за выгодную возможность послужить в его охране.

В те дни округа кишела головорезами, в основном из дезертиров. Происки Великих Держав и давнее неистовство Балкан втягивали османское государство то в одну, то в другую истощающую, кровопролитную и деморализующую войну. Рекруты вдруг понимали, что их забрали на неопределенный срок и закинули на чужбину за сотни миль от дома, где женщины рвали жилы, отчаянно пытаясь в одиночку управиться с хозяйством. Сотни тысяч Пенелоп порою вечно ждали мужей, которых судьба швыряла из беды в несчастье. В довершение бед, христиане, добившиеся равных прав, больше не освобождались от воинской повинности, как в старину, и теперь дикие места Анатолии кишели преступниками, многие из которых сносно освоили искусство жестокости, а воровали все. Изредка их тревожили жандармы и военные экспедиции из Константинополя, но путешествовать по большим дорогам в одиночку было небезопасно, и Рустэм-бею, решившему по весне отправиться в Смирну, предстояло хорошенько подготовиться, дабы избежать неприятностей.

Он никому не говорил, зачем едет. В его мире не принято было раскрывать друг другу душу, да и не имелось такого человека, кому ага мог бы довериться, однако правда была в том, что Рустэм-бей искал женщину. Короткое супружество с Тамарой поселило в нем смутное представление о том, какими могут быть отношения мужчины и женщины, и он всем существом — сердцем, желудком, чреслами, горлом — стремился к чему-то, что даже себе самому не мог сказать словами. Он желал с кем-нибудь слиться и чувствовал себя садом, где сейчас цветут лишь картошка, амброзия и переросший лук, но где истинный садовник смог бы увить шпалеры виноградной лозой и выманить из земли тюльпаны. Было бы слишком просто сказать, что Рустэм-бей желал романтической любви, ибо в действительности он искал недостающую часть себя, а это совсем не одно и то же, хотя порою нам чудится, что разницы нет. Рустэм вбил себе в голову: если удастся найти любовницу-черкешенку, шаловливую, с яркими губами и светлой кожей, бесподобно музыкальную, умелую и энергичную в постели, его жизнь переменится. Бессонными ночами, под изводящие, безжалостные трели соловьев он рисовал в воображении лицо и руки черкесской одалиски, что озарит его жилище, как луна. В Смирне он купит часы, и не одни, этакие туфли из отличной кожи и черные брюки, превосходный сюртук и новую красную феску. Затем поездом отправится в Константинополь и появится там не в облачении уездного царька — мешковатые шальвары, жилетка и арсенал за кушаком, — но истинным джентльменом с ухоженными усами, и вернется домой с подобающей его положению красавицей, которая станет единственной женщиной в округе, точно знающей, который час. Если Аллах сочтет нужным и позволит ему отыскать воистину потрясающую женщину, он выстроит новую мечеть на южной окраине города и оплатит ее содержание.

В то раннее утро над площадью стоял оживленный гул — сходились путники со скотиной, провиантом и постельными скатками. Жилистый гончар Искандер собирался идти пешком, как и сборщик пиявок Мохаммед, который сговорился с Али-снегоносом, что ослица повезет урожай пиявок в обмен на небольшую часть барыша. Али появился раньше всех: он проживал с семьей на площади в огромном дупле платана, который теперь мог похвастаться пристройкой с крышей и настоящей дверью.