Бескрайние земли - [12]
11
На рассвете стало холодно, пассажиры спрятались под одеяла. До Марго откуда-то издалека донесся разговор:
— Если цена на какао будет четырнадцать мильрейсов, я свезу в этом году семью в Рио…
— А я собираюсь построить дом в Ильеусе…
Все новые люди подходили.
— Скверная штука получилась. Застрелили Зекинью в спину… — сказал кто-то.
— Ну, на этот раз не миновать процесса. Будьте уверены…
— Дожидайся…
Какие-то мужчины остановились напротив Марго и без всякой церемонии стали ее разглядывать. Низкорослый осклабился под своими огромными усищами, которые он поминутно разглаживал.
— Простудишься, девочка.
Марго не ответила. Другой спросил ее:
— Где же ты поселишься в Ильеусе? В пансионе мадам Машадан?
— А вам какое дело?
— Не будь такой гордой, милашка. Не за наш ли счет ты будешь жить? Вот кум Моура, — и он показал на своего собеседника, — может тебе построить домик.
Низкорослый хихикнул, подкручивая усы.
— Что ж, и построю, красотка. Только скажи «да»…
Подошел Жука Бадаро.
— Позвольте…
Те двое слегка отодвинулись.
— Добрый вечер, Жука.
Жука кивнул им и обратился к Марго:
— Тебе пора спать, дона. Лучше уж спи, а здесь нечего стоять и флиртовать с каждым…
Он сердито посмотрел на ее собеседников, и те сочли благоразумным удалиться. Марго осталась с ним наедине.
— Кто вам дал право вмешиваться в мою жизнь?
— Слушай, дона. Я пойду спущусь в каюту, посмотрю, как там жена, и сразу вернусь. Если ты будешь еще здесь, то берегись! Моя женщина должна меня слушаться… — и он удалился.
Марго с отвращением повторила: «Моя женщина» — и медленно побрела к себе в каюту. Уходя, она слышала, как низкорослый усач сказал вслед:
— Этого Жуку надо как следует проучить.
И тогда она почувствовала себя так, словно бы принадлежала Жуке, и спросила:
— Так что ж вы не проучите?
12
Глубокая тишина расстилается над пароходом, пробивающим свой путь во мраке ночи. Уже не звучат в третьем классе гармоника и гитара. Никто уже не поет грустные романсы о любви и печальные песни. Ушла в каюту Марго, никто больше не размышляет у перил парохода. Разговоры игроков в покер не достигают моря. Озаренный красным светом луны, предвещающим несчастье, пароход разрезает волны, окутанные теперь тишиной. Сон, полный грез и надежд, овладевает судном, идущим в ночном мраке.
Капитан парохода сходит со своего мостика и вместе со старшим помощником направляется в обход. Они проходят через первый класс, мимо пассажиров, спящих в шезлонгах под шерстяными пледами. Иногда кто-нибудь из них бормочет во сне что-то, грезя о плантациях какао, об увешанных спелыми плодами деревьях. Капитан и старший помощник спускаются по узкому трапу в третий класс и проходят между мужчин и женщин, спящих вповалку, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Капитан идет молча, старший помощник насвистывает какую-то популярную песенку. Антонио Витор улыбается во сне; ему, видно, грезится богатство, которое он без труда завоюет на землях Ильеуса; вот он видит, как возвращается в Эстансию за Ивоне. И он счастливо улыбается.
Капитан останавливается, смотрит на мулата, грезящего во сне. Оборачивается к помощнику:
— Смеется, видишь? Ну ничего, в лесу он разучится улыбаться.
Он трогает Антонио Витора носком ноги и бормочет:
— Жаль их…
Они подходят к корме. Вздымаются бурные волны, высоко в небе светит кроваво-красная луна. Они стоят молча, старший помощник раскуривает свою трубку. Наконец капитан нарушает молчание:
— Временами мне кажется, что я капитан невольничьего корабля времен рабства…
Старший помощник не отвечает, капитан продолжает:
— Тех, что вместо товаров перевозили негров, которым предстояло стать рабами… — И он показывает на спящих пассажиров третьего класса, на Антонио Витора, который продолжает улыбаться. — Какая между ними разница?
Старший помощник пожимает плечами, выпускает клуб дыма и ничего не отвечает. Он глядит на море, на необъятный ночной простор, на небо, усеянное звездами.
ЛЕС
1
Лес застыл в своем вековом сне. Над ним проходили дни и ночи, блистало летнее солнце, лили зимние дожди. В лесу было много столетних деревьев, вечнозеленая растительность простиралась далеко за холмами, вторгалась в равнину и терялась где-то в бесконечной дали. Чаща леса была похожа на море, никем еще не изведанное, замкнувшееся в своей тайне. Она была подобна девственнице, тело которой еще не испытало порыва страсти. И, как девственница, она была прекрасна, весела и молода, несмотря на свои столетние деревья. Она была таинственна, как тело девушки, которой еще не обладали. И так же горячо желанна.
Когда всходило солнце, из леса доносились трели птиц. Над деревьями летали ласточки. Обезьяны как сумасшедшие носились с ветки на ветку, прыгали вниз, вверх. Кричали филины, взывая тихой ночью к желтой луне. Но их крики не предвещали несчастья, потому что люди тогда еще не проникли в лес. Змеи самых разнообразных видов бесшумно скользили в сухой листве. В ночи весенней течки устрашающе рычали ягуары.
Лес спал. Огромные вековые деревья, переплетенные лианами, болотистые топи и острые колючки охраняли его сон.
Тайна леса наполняла страхом сердца людей. Когда они, пройдя через болота и реки, прорубив просеки в чаще, однажды к вечеру появились здесь и увидели девственный лес, они оцепенели от страха. Наступила ночь, она принесла с собой черные тучи, июньские проливные дожди. Крик филинов казался в эту ночь зловещим — он предвещал несчастье. Он отозвался в лесу странным эхом, разбудил животных: зашипели змеи, зарычали ягуары в своем логове, ласточки замерли на ветвях, обезьяны пустились наутек. А с бурей, разразившейся в лесу, пробудились и призраки. Но откуда они взялись? Прибыли ли с людьми в их обозе, вместе с топорами и серпами, или они обитали в лесу с незапамятных времен? В эту ночь они оказались разбуженными: то были оборотень и каапора, мул священника и бойтата
