Бесконечные Вещи - [39]
Приходил ли Его преосвященство сюда или Бруно приводили к нему? Очки в роговой оправе, красный шелк сутаны подметает пол, слуга поставил для него маленький стул. Может быть, усталый. Бруно никогда не уставал от бесед.
«Не начнем ли мы, брат Джордано, с того места, на котором остановились, — о предметах, и что вызывает их к жизни?»
«Ваше преосвященство, уже говоря о предметах, мы вызываем их к жизни: или искушаем их появиться, или распознаем в них способность появиться. И почему бы нет? Мы видим себя в зеркале мира, поставленного перед нами бесконечным процессом творения божественного разума; и эта вселенная такая же живая, как и мы сами; вот и возможно узреть ее в зеркале нашего разума и помыслить о переустройстве ее».
«Нет. Ее нельзя так переустроить, как вы говорите».
«Нельзя?»
«Нельзя. Вселенная создана была Богом в самом начале творения, и останется такой, какой сотворена. Основанием земли».
«Ой ли? Как долго мир оставался плоским, как тарелка или коровья лепешка, солнце спускалось вниз к западному краю, путешествовало через астральные воды и поднималось на востоке?»
«Такого не было никогда. Было только отсутствие в нас понимания, когда мы описывали мир таким образом. А он всегда, как и сейчас, был шаром. Шаром в центре вселенной, вокруг которого двигаются звезды и планеты».
«У него нет края? Нет астральных вод?»
«Нет. Конечно нет».
«Хорошо. Но, может быть, если бы мы достаточно долго считали, что земля двигается вместе с другими планетами вокруг солнца в бесконечной вселенной солнц, тогда так бы и стало».
На самом деле ты не можешь этого знать. Галилей еще не осужден, сам Беллармино — сторонник Нового учения. Легко вообразить себе, как он изо всех сил пытается победить Бруно, закидывая удочку в те места, где его старая вера могла бы поддеть ноланца на крючок; объясняя минимум из того, на что Бруно мог бы согласиться в обмен на жизнь. Так поступали люди по всей Европе, в странах той или иной конфессии. Он, Пирс, поступал так большую часть жизни. Зимой этого самого года, просыпаясь посреди очередной ужасной ночи, он думал, что мог бы поступить так же: мог бы вернуться — под угрозой изгнания из родной страны и смерти или в отчаянной надежде обрести покой — в безопасность Матушки-церкви. Если бы Матушка-церковь остановилась на месте, чтобы он мог вернуться.
Но не Бруно.
«Как я могу стать таким храбрым, как ты? — спросил Пирс. — Если я не могу идти ни вперед, ни назад, что же я могу сделать?»
В камере начала сгущаться темнота. Пирс больше не слышал восклицаний, шагов по камню или скрежета дверных петель. Наверное, дневные часы, когда можно было посещать камеры и саму гробницу, закончились, и он должен идти дальше с группой бельгийцев или кто они там; сейчас, наверное, двери, через которые он пришел в эту комнату, закрывались, одна за другой, вверху и внизу по всему пути, и он не сможет выйти отсюда до рассвета.
Глава десятая
«Почему есть что-то, а не ничто?>[194] Поведай мне. Почему возникает вселенная?»
«Она возникает, потому что может. Нет другой причины».
«Почему все на свете такое, какое оно есть, а не другое?»
«Оно такое, потому что оно выбирает быть таким. Оно всегда выбирает и таким образом меняется, в пределах своего естества».
«Но почему предметы имеют такие пределы, а не другие?»
«Потому что мы живем в такую эпоху, а не в другую».
«А ты — ты выбираешь быть здесь, или вынужден быть здесь?»
«Кто ты такой, чтобы спрашивать меня об этом?»
«Твой соотечественник».
«Разреши мне усомниться в этом».
«Почему? Какую страну ты называешь своей?»
«Кто ты?»
«Ты забыл меня?»
«Забыть — мне не дана способность забывать».
«Тогда ты помнишь. Впервые мы встретились много лет назад в этом городе, в библиотеке Ватикана. С той поры ты всегда оставался моим союзником, моим посланником — посланником посланника. Более чем посланником».
Он помнил. Помнил, как его привезли в Рим, разрешили сидеть в библиотеке и читать труды Гермеса Эгипетского. И он помнил того, кто пришел к нему туда и предупредил его, как ангел предупредил Святое семейство, и как он должен был бежать, но не в Эгипет, а из него. Помнил ужасные веселые глаза, безжалостную улыбку и добрую руку, бросившую его в мир, в безопасность опасности. Сейчас, в простой рясе из черного сукна, он казался более печальным и старым, чем тогда, когда он в первый раз появился перед Бруно, у двери в библиотеку Ватикана. Он скрестил худые ноги и обхватил руками колено.
«Мы продолжим с того места, на коем остановились, — сказал он. — Какова природа вещей сего мира, сей вселенной, благодаря которой способны они к постоянному изменению, не впадая в хаос?»
«Вселенная бесконечна во всех направлениях, нет у нее ни центра, ни предела. В ней самой нет свойств, нельзя сказать, что имеет она протяженность, ибо она бесконечность, которая не имеет размера. Она — вакуум, или эфир, или ничто, и это ничто наполнено бесконечным числом minima или атомов, хотя они не являются крошечными твердыми зернами или шариками, как у Лукреция, но невидимыми бесконечно малыми центрами, окружности коих соприкасаются друг с другом. Бесконечная вселенная сжата внутри каждого бесконечного атома из бесконечного числа атомов, из коих она состоит».
