Бесконечность и дальше - [21]

Глава пятнадцатая, день седьмой. Выходной. Неделя, значит

В субботу мы делаем генеральную уборку. Не знаю, причем здесь какой-то генерал. Наверное, если придёт генерал Армии чистоты и решит отыскать у нас хоть одну пылинку, то ничего у него не получится.

– Правильно говорить «гениальная уборка», – объясняет мама. – «Гений» – это дух человека или местности. Типа ангела. Чем чище вокруг: внутри квартиры или внутри человека – тем гений красивее и чище. Это древние римляне ещё заметили. Так что какую уборку сделаешь, такой рядом с тобой будет гений: чистый или не очень.

– «Гений чистой красоты», – сказал папа. – Вот мой идеал.

И он заглянул за компьютерный стол.

Я осторожно приоткрыла дверь своего шифоньера. После маминого объяснения всего можно ожидать. И действительно, в углу сидел лохматый чертёнок с моими не самыми чистыми носками на рогах. Не очень-то симпатичный у меня гений. Папа тоже что-то тихо ворчал, подкатив пылесос к компьютеру.

Закончив уборку, мы печём пироги. Мама говорит, что она, конечно, могла бы их и наколдовать, но глупо тратить волшебную силу на то, что ты можешь сделать руками. Потом мы отмокаем по очереди в ванне. Затем садимся за стол и, еле-еле шевеля руками, пытаемся есть пироги. Папа ворчит, что это несправедливо, что мама со своей уборкой нас специально так замучивает, чтобы мы поменьше пирогов съели. Чуть живые, мы падаем в постели и засыпаем под густой пироговый запах, вкуснее которого мало что есть на свете. А потом приходит воскресенье. И хотя можно спать до обеда, я встаю раньше всех. Папа говорит, это потому, что у детей батарейки внутри ещё свежие и подзаряжаются быстрее, чем у взрослых.

И вот тут начинается самое скучное. Мне нечего делать. Вообще-то родители обещали пойти в парк, но только после того, как они отоспятся за всю неделю. Книжку я почитала, на понедельник в школу собралась. Сейчас вот диск поставлю, музыку послушаю… Это, кстати, уметь нужно – ничего не делать. НЕ ДЕЛАТЬ – неделя, значит. Так раньше первый день недели назывался. Сейчас он стал последним – воскресеньем. Впрочем, у многих наших знакомых (украинки бабушки Олеси, хорвата дяди Бояна, у которого мы отдыхали в прошлом году; маминой подруги болгарки Стойки Стояновой) на их родных языках этот день недели до сих пор так и называется – неделя. И поэтому понедельник – это тот, что после недели. Вторник, само собой, потому что второй. Раньше говорили – второк. Среда (середа) – она вроде бы должна быть посередине. Может быть, раньше неделя состояла из пяти дней? Или из шести. Тогда среда – середина рабочей недели. Рабочая неделя ещё называется будни. Наверное, потому, что в эти дни не поспишь, сколько хочешь, тебя всегда будят на самом интересном месте. Четверг – четвёртый, четверток. Пятница – пятый день недели, пяток. Это был выходной день. Он-то и назывался в древности НЕДЕЛЯ. В этот день нельзя было прясть, землю пахать, стирать и купать детей. А потом добавились суббота с воскресеньем. Надо бы не суббота, а шесток или шестерник. Но я догадываюсь, что это не местный день, поэтому и название непонятное.

– Здравствуйте. Говорит Израиль, – вдруг донеслось с диска, где вообще-то должен быть записан спектакль «Колобок и два жирафа путешествуют по свету».

«Может быть, это Колобок говорит? Или жирафы…» – подумала я.

– Нет, я не Колобок, – тут же ответили с диска. – Я Израиль. Страна такая. Маленькая. Но важная. Такая, что может дарить слова другим странам. Суббота – это наше слово «шабат», а «шабат» означает: «день покоя».

– Получается, в Израиле в субботу все спокойные? – спросила я у диска, то есть у Израиля, хотя это выглядело немного глупо.

– У нас в этот день выходной, отдых, – объяснил Израиль. – Настоящий выходной, у всех. Автобусы не ездят, хозяйки еду не готовят, никто не включает телевизор, не нажимает кнопки лифта. Даже вещи с одного места на другое переносить нельзя. Короче, никто ничего не делает. Мы берём пример с нашего Бога. Он, когда всё сделал: землю, небо, день и ночь, солнце и звёзды, растений, животных и человека – сказал: «Всё, шабат!». Хватит, то есть. И стал отдыхать.

– Повезло ему, – вздохнула я. – А у нас суббота – самый трудный день. У нас генеральная уборка и помывка. Мы в субботу чуть живые. Вернее, почти мёртвые… Шевелиться в конце дня не можем.

– Если даже шевелиться не можете, то это тоже, кстати, «покой»… Слышала слово «покойник»? – продолжал голос с диска. – А что помывка – оно правильно, в некоторых языках субботний день называют «день омовения».

И тут с диска раздалось плескание воды. Словно там, внутри, кто-то купался. Из проигрывателя даже пар пошёл, и запахло берёзовым веником.

– Израиль… – позвала я.

– Не, это я, Купала, – ответили с диска. – Праздник такой в древности у славян был. Когда все купались. Его называли соботкой, событием, значит.

– На субботу похоже! – сообразила я. – А что же тогда значит воскресенье?

Из колонок доносились только шлепки веника.

Я начала шагать по комнате туда-сюда и думать. Вос-крес-енье. Что такое «крест», я знаю, но причём здесь день недели? Палочка по горизонтали, палочка по вертикали. Причём здесь наш выходной день? Я начертила крест на листочке, поразмышляла, украсив его загибулинами. Крест завертелся и съехал с бумаги. Он крутился всё быстрее и быстрее, в конце концов от него полетели искры.