Бесконечная история - [141]

Румата перекинулся парой слов с заступившим на пост часом раньше доном Рипатом и прошел в спальню принца. Стоявший перед дверью гвардеец вытащил из ножен меч, благородный дон последовал его примеру, они отсалютовали друг другу, совершив все положенные церемониалом движения, и Румата занял свое место возле огромной изъеденной жучками кровати темного дерева. Мальчик вроде бы спал, но как только они остались наедине, сразу же вынырнул из-под одеяла.

— Дон Румата! Я вас так ждал! Вы обещали рассказать дальше про королеву Изольду и ее верного рыцаря Тристана, после того, как они выпили зелье.

Румата присел на край кровати — в нос шибанул кислый запах давно не менянных простыней. Что, впрочем, не было признаком плохого отношения к наследнику престола. Если сам король по полгода спит на одном и том же белье, то с чего бы принцу менять постель чаще?

— Вам давно пора спать, ваше высочество, скоро полночь, — но они оба знали, что историю Румата расскажет. Это был их маленький заговор на двоих.

Он едва успел начать старинную якобы эсторскую легенду о любви, благородстве и верности, когда в дверь без стука ворвался маленький человек с выпученными от ужаса глазами. Бок его пестрого камзола пропитался кровью, правая рука была почти что отрублена выше локтя, в глубоком разрезе виднелась белая кость, кровь струей стекала на пол, несчастный, в котором Румата с трудом распознал министра двора, человека недалекого, но бесконечно преданного королевской семье, рухнул на колени, не удержавшись на ногах.

— Принца, — прохрипел он, — спасайте принца! Заговор! Рэба! Отравил короля! — и свалился на пол, а потом затих, дернувшись несколько раз в луже собственной крови.

Мальчик подскочил на кровати, вцепился двумя руками в одеяло, натянул его по подбородок, словно тонкая шерстяная ткань могла обернуться броней и спасти его от клинков, и испуганно уставился на своего охранителя.

— Он… он умер?

— Да, — коротко отозвался Румата, принимая боевую стойку. Судя по шуму в караульной, уйти без боя они уже не успеют. Окна в опочивальне наследника были заделаны намертво — няньки опасались сквозняков. Даже разбить стекло не получится — здание давно не подновляли, и рамы стояли старинные, с мелким частым переплетом.

— Под кровать! — коротко скомандовал он.

— Но я принц! — возмутился мальчик, еще не успевший осознать, что только что стал королем.

— Живо! — это было сказано так, что он не посмел спорить.

Румата стал сбоку от распахнутой двери и плашмя стукнул правым мечом первого ворвавшегося штурмовика. Остальные толпились в дверях, мешая друг другу. Много, человек пятнадцать. Они даже не сразу смогли расступиться, чтобы пропустить офицера.

— Дон Румата Эсторский! Вы арестованы! Бросайте оружие! — пролаял незнакомый лейтенант в сером плаще. И то верно — знакомые бы не взялись, все здешние знали, на что способен Румата.

— Прочь с дороги, мразь! — в горле клокотала благородная ярость. Той частью сознания, что принадлежала сотруднику института экспериментальной истории, Антон машинально отметил, что ярость не была наигранной. Отметил, но только сильнее сжал губы.

Наблюдателей, что смотрят прямой эфир, ждет увлекательное зрелище.

Лейтенант махнул рукой, благоразумно отступая за спины штурмовиков.

Бряцающие металлом туши устремились в дверной проем, на этот раз в некотором подобии боевого порядка, догадавшись выломать вторую створку.

Первая волна нападавших моментально убедилась в преимуществах веерной защиты. Да и сталь у благородного дона была не чета их казённым клинкам. Эсторский булат, не иначе! Отбив первую атаку, Румата предупредил холодным равнодушным тоном:

— Кто сунется следом — убью. Вы меня знаете.

Штурмовики переглянулись: как же, знали, этот дон слов на ветер не бросает — чуть ли не каждый день на дуэли дерется и еще ни одной не проиграл, соанский доспех на спор одним ударом перерубает. Но убивать не убивает, даже не ранит. Слухи ходили разные, но соглашались чаще всего на том, что Румата зарок дал, крови не проливать. А у них, у благородных, с этим строго. Но уж больно сурово дон смотрит. Будто примеряется, куда бить сподручней. Чтобы сразу и насмерть.

Но нашелся один смелый, крикнул:

— Да раздавим эту вошь благородную! Ишь, зенки вылупил! Бей его, братья!

Этого хватило, чтобы вывести остальных из ступора.

Румата выставил вперед клинки, собираясь нападать. «Ты с ума сошел!» — закричал коммунар. «Заткнись, трус! У тебя мальчишка за спиной», — не любезней, чем беседовал со штурмовиками, отозвался благородный хам. На разговоры с самим собой не было времени. Точно так же, как не было времени сдержать первый удар. Он должен прорубить дорогу. Иначе его просто завалят телами. Жирными, воняющими чесноком и потом тушами. Бросят на пол и будут пинать сапогами, разукрашивая кожу кровоподтёками, ломая ребра и кости, выбивая из горла хрипящие крики, пока насладившийся зрелищем офицер из купеческих сынков не решит, что с дона пока достаточно.

Потом он отбрехается, запугает Рэбу, или кто там сегодня у них командир, залижет раны, накачает вены стимуляторами и продолжит «наблюдать». Может быть даже успеет вытащить Будаха. Но оба они, и коммунар, и хам понимали, что мальчика, имевшего несчастье родиться арканарским наследным принцем, голубоглазого мальчишку с ободранными коленками и грязью под ногтями, так и не узнавшего, как Тристан служил своей королеве, не увидавшего летающих кораблей, вытащат из-под кровати, стоит только Румате упасть. А потом с прибаутками прибьют к стене копьем, воткнув острие в середину живота.