Бесики - [4]

Давид с улыбкой слушал рассуждения друга. Его радовали благородные чувства, высказанные Бесики, и он с умилением смотрел на молодого поэта.

Но малочисленна была молодёжь, сочувствовавшая идеям Бесики. Вельмож украшала родовитость, и этого было для них вполне достаточно. Эриставы и князья, боясь потерять свои владения и должности, искали поддержку то у султана, то у шаха. Они потворствовали набегам хунзахского властителя и разоряли родную страну, чтобы получить в дар какое-нибудь владение.

Усиление власти Теймураза, а затем и Ираклия, несколько ослабило произвол феодалов, но зато многие из них, устроившись при дворе Ираклия, предались полному безделью. Благополучие народа их не интересовало. Они стремились лишь к тому, чтобы получить новые земли и занять высокие посты.

— Мой дорогой Бесарион, — Давид, улыбаясь, потрепал по плечу Бесики, — нашу страну можно возродить только подвигами и упорным трудом. Царь Ираклий сильный и мудрый правитель, но и он силён лишь в борьбе с внешними врагами, с внутренними же — он нерешителен, льстеца считает преданным другом и не ведает, сколько зла таится в этих низких людях. Лицемерно угождая Ираклию, они в то же время воровством и мотовством разоряют и без того обедневшую страну. Сколько полезных начинаний затеял Ираклий по заветам своего, блаженной памяти, отца Теймураза: престол, монетный двор, пороховой завод, солеварня, типография. А ныне он выписал из Стамбула мастеров греков для выплавки аллавердской медной руды. Много хорошего замыслил и сам Ираклий, но как осуществить всё это, когда князья и вельможи чинят ему на каждом шагу препятствия? Сам знаешь, — один в поле не воин. А заговоры… Сперва смутьяны хотели возвести на престол царевича Паата, а теперь подговаривают царевича Александра захватить престол. Говорят, что Картли принадлежит Александру, а Ираклию достаточно одной Кахетии. Удалось с трудом объединить Карталинию и Кахетию, и вместо того, чтобы слить воедино Восточную и Западную Грузию, безголовые князья, из личной выгоды, готовы разодрать на клочья нашу родину. Русский император Пётр рубил головы стрельцам — предателям родины, смирил упрямых бояр. На верфях сам строгал мачты. Он построил Петербург. Когда не хватило металла, велел с колоколен снять колокола и отлить из них пушки; создал по новому образцу регулярное войско и нанёс «непобедимым» шведам жестокое поражение, после которого навсегда закатилось солнце Карла Двенадцатого.

Бесики вдруг дал знак Давиду замолчать. В несколько прыжков очутившись у спуска лестницы, Бесики быстро нагнулся и, как зайчонка, схватив за шиворот, вытащил подслушивавшего асаса. Он сильно встряхнул его и оттолкнул. Асас упал и ударился головой о пушку. Испуганными глазами он уставился на Бесики, не смея шевельнуться.

— Кто тебя подослал, — строго спросил Бесики: — асасбаш или моурав?

— Моурав… он велел мне подслушать и пересказать ему, — сознался перепуганный доносчик.

— Как тебя зовут?

— Гигола Бежанашвили. Не убивайте меня, пожалейте семью…

— Всё слышал, о чём мы говорили? — спросил Давид.

— Слышать-то слышал, но не всё понял. Клянусь жизнью своих ближних, ни одного слова из всего слышанного я не передал бы моураву правильно! Ведь не всегда надо соблюдать точность. Хоть я и простолюдин, но соображать умею. Я чутьём угадал, что вы говорили о хорошем. Если вы пощадите мою жизнь, я буду вам верным слугой. Может, и пригожусь когда-нибудь…

В его испуганных глазах светилась искренность.

— Встань! — приказал Давид.

Асас поднялся и, покачнувшись, еле устоял на месте. Всё его тело дрожало от испуга.

— Не бойся, не убью, но знай, что я мог бы разделаться с тобой и сбросить со стены. Но бог с тобой, я тебя прощаю.

Асас от радости не знал, что делать, хотел благодарить, но в страхе не мог подобрать слов.

— А что ты скажешь моураву? — с улыбкой спросил Давид.

— Что скажу? — подобострастно усмехаясь, ответил асас. — Пусть столько лет живут мои дети, сколько похвал я наговорю ему якобы от вашего имени… Раздую его, как мыльный пузырь. Мы, асасы, мастера в таких делах. Да не лишит меня бог ваших милостей!

Асас ушёл. Давид и Бесики некоторое время стояли молча. Им было как-то не по себе.

— Пойдём посмотрим на караван, поздравим ага Ибреима со счастливым возвращением, — шутливо обратился Давид к Бесики.

— Пошли, — нехотя промолвил тот.

На площади толпился народ. Опустившиеся на колени верблюды были неподвижны, как каменные изваяния. Караванщики уже сняли с них тюки. Сборщики раскрывали их, производили опись товаров и препирались о ценах с приказчиками ага Ибреима.

Сборщики накидывали цены на привезённые товары, чтобы больше взыскать пошлины, приказчики же дешевили товар, чтобы хозяин уплатил возможно меньше. Не могли никак договориться насчёт одного ящика, в котором находилось штук двадцать золотых и серебряных карманных часов, очки, несколько подзорных труб и компасов. У всех от крика срывались голоса. Сборщики не знали цену этого товара и не доверяли приказчикам. Не договорившись, решили отложить оценку вещей до прихода хозяина.

Все хотели собственными глазами увидеть, что привёз ага Ибреим из чужеземных стран. Богато разодетые придворные дамы, закутанные в белые покрывала, осторожно ступали в расшитых золотом туфлях между тюками, осматривали парчу, шёлка, бархат, сукно, атлас, ситец и разноцветный сатин.