Беседы об искусстве - [54]
Какая гармония! Как хотелось бы унести ее с собой, чтобы защититься от бессмысленной враждебности мира!
Неколебимый свет озаряет пространство, и я различаю толпу верующих.
Появляется какая-то женщина, юная, трепещущая под своим длинным черным покровом; колыхание одежд постоянно меняет ее зыбкий очерк. Другая, рассеянная и прелестная, шевелит губами; я не уверен, что это молитва. Время от времени в толпе возникают перекрестные потоки, сквозь нее быстрым шагом проходят женщины, подобные стрелам самой благодати.
Уже давно слышны далекие движущиеся голоса; они чередуются, сплетают свой ритм, приближаются. Идет процессия, вот она.
Сначала трое юношей, грациозных, словно музы. Один держит крест, двое других подсвечники; в их движениях те же кротость и твердость, что запечатлены на тимпанах. Облачение, к счастью, тоже старинное, и неспешные строфы молитвы перекликаются с его складками.
Потом юные девушки, которых ведет монахиня, великолепная человечья особь – суровая, прямая и прекрасная, как кариатида долга.
Нечего сказать о мужчинах, священнослужителях с заурядными чертами, с замкнутой физиономией, отталкивающей всякую симпатию. Отмечаю лишь в их группе двоих мальчиков-певчих постарше, размахивающих кадилами: сколько размеренности, сколько сдержанности в их благостных жестах!
Великий миг: эта толпа всю свою душу вкладывает в молитву – в пение библейских стихов, антифонов, речитативов. С виду она нема, но она отдала свой голос. Взрослый и ребенок обращают его к небу ради всех в дивных песнопениях, которые сами подобны горельефам храма, где им внемлют выстроившиеся под дугою свода святые.
Как они любят скульптуру, эти соборы! Они пробуждают у женщин вкус к красивым драпировкам, советуют им добиваться от складок не только жесткости, но и красоты: ибо простота и целомудрие – старшие сестры красоты, и соборы знают это.
Разве все здесь – не великолепная хвала женщине, высказанная пластичным языком камня? И если первой тут почтена Пресвятая Дева, то не она ли открывает нам врата весны? Не через нее ли мы открываем вселенную?
Вы когда-нибудь останавливались в ошеломлении, с замершим умом и сердцем, обнаружив этот шедевр – молящуюся женщину? Женщина никогда не теряет линию – основу прелести, дарованной ей Богом и которая всегда придает ей что-то сверхъестественное, внушая нам желание увенчать ее. Ах! Те, кто до дна постиг самое таинственное из самых сокровенных наслаждений, вполне знают, что в женщинах есть какая-то запредельность и что в этой запредельности женщина опять владеет нами! А заметив в церкви ту молящуюся женщину, не удалились ли вы и не приблизились ли снова, незаметно, чтобы исподтишка насладиться этим счастьем, чтобы полюбоваться этой позой, столь совершенно гармонирующей со всем нефом – пространным обрамлением, предназначенным для этого единственного портрета? И сможете ли вы сказать, что эта женщина и ее природный гений уступают какому угодно из самых неоспоримых чудес искусства? Разве сама она не совершенство архитектуры? Разве храмовые колонны не составляют ее свиту, подобно прекрасным деревьям в саду любви?
В соборах все женщины – Полигимнии, все их движения претворяются в красоту. Эта архитектура осеняет их своим ореолом словно в знак признательности. Взгляните на изображенное на тимпане Коронование Богоматери: столько целомудренного волнения вложил художник в этот прекрасный образ, отлично зная, что для выражения божественности душ необходим покров тени!
Выйдя, я захотел еще раз изучить мой большой, похожий на саркофаг барельеф портала, прорезанного в высокой зубчатой стене.
Вот, семь метров в высоту, я думаю, и столько же в ширину; контрфорс выступает из стены на метр; врата углублены в нее дальше, раза в два быть может.
Тень четко моделируется прямо в черноте вокруг фигур, высеченных немного угловато; это и создает впечатление барельефа-горельефа. Без чрезмерного изыска, но также и без византийско-арабской сухости, потому что выпуклости дуг архивольта и их тени косо наслаиваются друг на друга.
Не меньше здесь, в этом стиле, и суровости, от которой нас отлучит готическая мягкость. На этих выступах, остановленных, ограниченных в своем порыве, зиждется праведность, аскетичность, строгое послушание. Этот сдержанный порыв проявится позже. Энергия веры станет наслаждением веры, строгое послушание окрасится радостью.
Главной заботой готических мастеров, в отличие от романских, было добиться мягкости в прорисовке деталей, искусно сталкивая тень и свет. – Этот же барельеф скорее романский; темноты здесь высечены. Но как это величественно благодаря наивному варварству и силе!
Впрочем, готические или романские, наши соборы всегда прекрасны мудростью своих пропорций, что в природе и искусстве одновременно и первейшая добродетель, и великолепие.
Взгляните, как широкие стены этой этампской церкви гладкостью своей поверхности готовят красноречивое впечатление от портала и певучее от колокольни, такой компактной и при этом такой ажурной!
Дивный человеческий гений, на века отдающий поцелуям звезд всю свою любовь, всю свою веру, весь свой труд, побуждаемый лишь своим величием!
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).