Бесцели(Р) (сборник) - [11]

– Совсем от вас скоро проходу не будет. Ни стыда, ни совести! Я ж к тебе и по-хорошему и с угрозами. А ты только отмахнулся и про нас с братцем вообще больше вчера и не вспомнил!

Чувствую, не врёт. А потому что братец то ее, обычно после её слов, руку свою ей на плечо положит, (мол, успокойся, отдохни) и сам вперед неё выходит, руки на груди сложит, голову на бок и прямо в упор на тебя смотрит. А смотрит то как! Может потому я его голоса ни когда и не слышал, что у него взгляд, посильнее всяких слов действует. Он только с совестью шепотом разговаривает, а со мной вот только так – взглядом! Иногда, бывает, они и между собой не поладят.

Ну вот, скажем, пообещал кому – буду там-то и там-то, тогда то и тогда то. А не смог. Не потому что забыл или не захотел. Мало ли причин всяких? С обещаниями у меня строго! Прежде крепко подумаю – смогу, не смогу, успею, не успею, и только тогда пообещаю. А пообещал – выполняй!

А тут вдруг взял да и заболел. И предупредить нет возможности, мол, не могу, не жди. Вот и получается, вроде совесть мне натацию читает:

– На тебя понадеялись, а ты подвёл!

А стыд (ну, братец её) дремлет, с ней не согласен, и взгляда его не чувствую. В этот раз он на моей стороне.

А когда беременной женщине место не уступил, то все наоборот. Совесть молчит, знает, что не специально, ну просто не заметил, но чувствуешь: стыд опять-таки молча да с укором на тебя уставился. А чего? Я ж не должен на каждой остановке оглядываться да высматривать, не зашел ли инвалид, или старушка, или та же женщина беременная?

Увижу, понятно: уступлю. А нет, в чем вина? Когда в автобус садился, мест свободных полно было. Чем дальше, тем и людей в автобусе больше. Впереди, если кто и стоит, все молодые да здоровые. А тут прямо сзади женский голос:

– Вы на моё место садитесь, если уж мужчины даже беременным уступать не желают. Обернулся. Ну да, сзади беременная женщина. Но сзади! Я же видеть её не мог. Совесть молчит, а стыд почему-то аж в краску вгоняет. Хоть ты из автобуса выходи. Потому что ситуация!

Той, что уступила, своё место предлагать почти бессмысленно. Она ж теперь в центре внимания! Она ж теперь перед всеми должна во всей красе. Предложишь, скажет:

– Да нет уж. Постою. Чего там. Сидите уж. А беременной:

– Вы по-осторожнее, поаккуратней. На каком месяце? А там ей и не важно, на четвёртом на шестом ли.

– Ой, это же самый такой период, когда…Ну, и будет теперь доставать. Может даже так достанет, что та, что в положении, пожалеет, что на ее место села.

Есть ведь люди, которые добро сделают, а потом долго вспоминают. И домой вернется и там расскажет, какие сейчас мужики в автобусах ездят, и какая она одна на весь автобус благородная.

Вот и сейчас стыд смотрит, а я что б от его взгляда уберечься совесть и спрашиваю:

– И с кем это я вчера пил и где это было? – С кем не знаю, а где потом покажу, старушку я запомнила. Вот ведь злопамятная! Который раз, как только кому чего плохого сделал, через десяток лет вспомнить может. А друзей или приятелей иных ни как запомнить не может. А потому что не подвел, не обманул, не сдал, не подставил. Вчера, значит, тоже все обошлось, раз о вечерних компаньонах ни слова.

Вот так я с ней и живу. То поспорим, то поругаемся, а то просто поговорим. А куда деваться-то? Какая – такая, а все ж таки своя… Да, если уж совсем на чистоту, куда мне без неё? Когда совсем один, к кому обратиться? К тому ж моя не хуже чем у других, а может даже и получше… А все потому, что я с ней иногда строго, простым разговорам меру знаю!

Да, каждый со своей-то совестью по-разному. Другой раз опять же лежишь на диване, опять каналы по кругу гоняешь, глядишь, скажем «Человек и закон» или «Криминальная хроника» или там «Час суда», а то и просто «События и происшествия». И вот стоит человек, сокрушается, слезы льет, да руки(только тут уж не от радости) заламывает, и глаза не от восторга закатывает, и видишь и понимаешь да иной раз и веришь: не хотел, как-то само оно вышло! Может так-то оно так, да только почему вот так-то?

Ведь он свою совесть в клетку ни разу не сажал! А потому что в клетку, это не самое страшное. Он ведь хотел, как лучше! Он же ее перину мягкую, да деликатесы всякие, что б по пустякам не тревожила. И того не заметил, что ей это уже и понравилось! Иной раз она и видит и знает, что человеку подсказать надо, да вот только лёжечи язык вяло повернет, братца своего локтем подтолкнёт, пробормочет чего (потому как рот сладостями набит), сбоку на бок перевернется и ладно…

А уж когда человек глупостей наделает, только тогда кой-как вскочит, пухлыми ладошками по бокам своим округлым захлопает, запричитает: «Недоглядела! Ай, недоглядела!» И братца своего вперед себя вытолкнуть норовит: «Глядите, люди, глядите!» И в шею братца то своего рукой нагибает, да кланяться заставляет. Глядишь, человеку какое-такое и снисхождение…

А есть и такие, что еще в детстве совесть да стыд из себя выжили или просто потеряли, а на их место какую гадость приютили, другим людям и не ведомую. Другой с малых лет Злость да Зависть (тьфу ты! их с большой буквы? Велика честь!) злость да зависть (вот так справедливей!) холит да лелеет. Ну, злость-то, скажем, у каждого есть. Но ежели ее, как собаку сторожевую на цепь, то ничего-то особо страшного и нет.