Бес - [15]

Он думал, что меня ломает после кокаина… нет, меня не ломало от синдрома отмены, меня ломало от понимания, что теперь я останусь наедине со всеми своими кошмарами, погружусь в свою адскую панику и безумную депрессию, от которой хочется выть раненой волчицей и мечтать поскорее сдохнуть. И я часами лежала с закрытыми глазами… зная, что он смотрит на меня. Я всегда чувствовала его присутствие очень остро, даже когда его не было рядом физически. Одного только не могла понять: если его ненависть настолько сильна, почему бы ему не убить меня сразу? Но это же мой Саша. Ему нравилось растягивать удовольствие и смотреть, как я умираю снова и снова, добивать словами, вспарывать мне ими вены снова и снова.

И мне было плевать на то, какую физическую боль он для меня приготовил, самой настоящей пыткой, оказывается, было видеть ненависть в его глазах. И каждое слово, выворачивающее наизнанку, полосующее старые шрамы, вскрывает незаживающие раны, как нарывы. А я истекаю сукровицей, кровью и корчусь от прикосновений моего палача, будто он полосует меня плеткой по голому мясу.

Он провел у моей постели много часов. Иногда прямо в клетке. иногда по ту сторону от нее. В те самые часы, когда меня накрывало и ломало сильнее всего, когда я орала и ползала на коленях, проклиная его и желая ему смерти. Нет не физически. Его не было здесь рядом в прямом смысле… но я видела следящие за мной глазки камер. О, да, он смотрел, я в этом ни на секунду не сомневалась, иначе все это ни черта не стоило.

Когда-то очень давно, мы еще были с ним детьми, я заболела, и мать взяла меня с собой в клинику. Я металась на постели в лихорадке, мне делали капельницы и уколы. Конечно же, медсестры, а не она сама, и я лежала в отдельной комнате, куда никто не приходил. Я вставала ночью с постели и, шатаясь, держась за стенку, спускалась на его этаж, чтобы прийти в клетку и лечь с ним рядом.

Его Мама лизала мне пятки, а он клал мою пылающую голову к себе на колени и гладил по волосам. И я уверена, что на ноги меня подняли не капельницы и не уколы, а то, что мой Саша лечил меня своей любовью и своими шершавыми, мозолистыми руками. И я бы отдала все на свете, чтобы вернуться в то прошлое, где Нелюдь 113 любил меня животной и дикой любовью и готов был за меня умереть. Я знала, что был… я видела в его глазах. Чувствовала каждой клеточкой своего тела. Мой угрюмый фанат, мой единственный сумасшедший поклонник и мой первый любовник.

Долгие месяцы я спрашивала себя почему… почему его любовь превратилась в лютую ненависть. Почему он обрек меня на самую жуткую пытку сходить с ума, рвать на себе волосы и держаться только ради нашего ребенка. Но я потеряла и ее… У меня не осталось ничего, кроме кокаинового марева, которое спасало меня от кошмаров наяву.

Когда Саша развернулся ко мне спиной и вышел из клетки, заправляя рубашку в штаны, я так и осталась сидеть на полу, смотреть в никуда. Нет, мне не мешало то, что я испачкана его семенем и своими слезами. Плевать, для меня это не грязь… он никогда не был для меня грязным. Я слишком его любила. И я не рыдала больше… я лишь молча и беззвучно оплакивала то будущее, которое мы когда-то рисовали себе и о котором мечтали оба. Где мы вдвоем в другом городе счастливые и всегда вместе. Я не могла ему простить этих сгнивших фантазий, этих иллюзий, похороненных где-то там с телом нашей малышки, которое мне даже не показали.

И он смеет обвинять меня в чем-то? После всего, что с нами сотворил? Отрекся и от меня, и от нашего ребенка, отрекся от своего счастья? Ради свободы?

Неужели я действительно была для него всего лишь целью? Даже спустя столько лет я не могла в это поверить… и его адская ненависть доказывала, что, нееет, моему палачу далеко не все равно. И, дааа, меня это радовало. Черной и едкой радостью. Мрачной, как и наша с ним любовь. Напрасно ты, Саша, дал мне ее почувствовать, твою одержимость. Она падает на мою мертвую плоть свежими каплями крови и пробуждает меня от смерти, твоя кровь в моих венах… и я ведь захочу еще. Твоей боли, смешать ее со своей, насладиться если уж не любовью, то нашей агонией. Сколько кругов ада ты приготовил для меня? На самом деле я даже не представляла, сколько их могло бы быть на самом деле.

А мне уже все равно. У меня не будет ни единого шанса сбежать отсюда. Саша никогда не был глупцом он все просчитал и продумал. Я не удивилась бы, если там, "на большой земле" я уже считаюсь мертвой. И мать не станет искать. Она никогда не рискует своей шкурой ради кого бы то ни было, включая меня. Скорее, подставит, чтоб спасти свою жизнь. Ради своих амбиций Ангелина Ярославская пойдет по трупам и, даже если среди них буду я, и глазом не моргнет.

Меня уже давно это не волновало, ровно с того момента, как Ярославская (да, для меня она перестала быть матерью) чуть не убила Сашу после того, как я ей доверилась. И я не сомневалась, что это было ее рук дело… то, что Саша отказался от меня, и смерть ребенка тоже на ее совести. Она могла ее спасти. Я была в этом уверена. С тех пор я ни разу не назвала ее матерью. Ни в глаза, ни за спиной. В этой проклятой жизни меня никто не любил так, как когда-то любил Саша. Впрочем, меня никто и ненавидел так же сильно. И еще я была уверена, что буду жива, пока мой палач не найдет мою мать. Я уверена, он готовит нам совместный спектакль и много сцен в нем вместе.