Бес из бутылки - [17]

"Ah, my dear! you might die a hundred times, and what difference would that make?" he cried, "except to leave me lonely till the time comes of my damnation?"	- Ах, моя голубка, ты можешь отдать ее хоть сто раз - разве это что-нибудь изменит? - воскликнул Кэаве. - Только оставишь меня в одиночестве влачить свои дни, пока не придет час расплаты.
"You know nothing," said she.	- Ты ничего не понимаешь, - возразила Кокуа.
"I was educated in a school in Honolulu; I am no common girl.	- Я не простая, неграмотная девушка - я училась в школе в Гонолулу.
And I tell you, I shall save my lover.	Г оворю тебе, я спасу моего возлюбленного супруга.
What is this you say about a cent?	Один цент, сказал ты?
But all the world is not American.	Но разве одни только американские деньги в ходу на свете?
In England they have a piece they call a farthing, which is about half a cent.	В Англии, например, есть монета, которая называется фартинг, и она равна примерно половине цента.
Ah! sorrow!" she cried, "that makes it scarcely better, for the buyer must be lost, and we shall find none so brave as my Keawe!	Ах, горе, горе! - воскликнула Кокуа. - Нет, это нам не поможет: ведь тот, кто купит бутылку за фартинг, уже пропал, а разве сыщется хоть один такой отважный человек, как мой Кэаве!
But, then, there is France; they have a small coin there which they call a centime, and these go five to the cent or thereabout.	Но есть еще Франция, и там имеет хождение мелкая монета под названием сантим, и этих сантимов дают пять, не то шесть за один цент.
We could not do better.	Ничего лучше не придумаешь.
Come, Keawe, let us go to the French islands; let us go to Tahiti, as fast as ships can bear us.	Собирайся. Кэаве, едем на французские острова. Сядем на корабль, и он быстро доставит нас на Таити.
There we have four centimes, three centimes, two centimes one centime; four possible sales to come and go on; and two of us to push the bargain.	А там уже можно продать бутылку за четыре сантима, за три, за два, за один сантим. Подумай: есть возможность еще четыре раза продать бутылку, и нас двое, чтобы заняться этим!
Come, my Keawe! kiss me, and banish care.	Ну же, поцелуй меня, мой Кэаве, и прогони тревогу прочь.

Kokua will defend you."	Кокуа не даст тебя в обиду.
"Gift of God!" he cried.	- Ты божий дар! - воскликнул Кэаве.
"I cannot think that God will punish me for desiring aught so good!	- Не верю я, чтобы господь бог мог покарать меня за то, что я возжелал обрести такое сокровище!
Be it as you will, then; take me where you please: I put my life and my salvation in your hands."	Пусть же все будет, как ты сказала: вези меня, куда надумала, вручаю тебе свою жизнь и свое спасение.
Early the next day Kokua was about her preparations. She took Keawe's chest that he went with sailoring; and first she put the bottle in a corner; and then packed it with the richest of the clothes and the bravest of the knick-knacks in the house.	С утра Кокуа начала собираться в дорогу; она взяла сундучок Кэаве, который он брал с собой в плавание, и прежде всего запихнула в угол на самое дно бутылку, а сверху положила самые дорогие одежды и самые диковинные безделушки, какие были в доме.
"For," said she, "we must seem to be rich folks, or who will believe in the bottle?"	- Ведь нас должны считать богачами, - сказала она, - иначе кто же поверит в волшебную бутылку?
All the time of her preparation she was as gay as a bird; only when she looked upon Keawe, the tears would spring in her eye, and she must run and kiss him.	Собираясь в путь, Кокуа все время была весела, как птичка, и лишь порой, когда она украдкой поглядывала на мужа, слеза мутила ее взор, и тогда, подбежав к нему, она нежно его целовала.
As for Keawe, a weight was off his soul; now that he had his secret shared, and some hope in front of him, he seemed like a new man, his feet went lightly on the earth, and his breath was good to him again.	А у Кэаве будто камень с души свалился; теперь, когда он открыл свою тайну Кокуа и перед ним забрезжил луч надежды, он словно возродился; ноги его опять легко ступали по земле, и он уже больше не вздыхал.
Yet was terror still at his elbow; and ever and again, as the wind blows out a taper, hope died in him, and he saw the flames toss and the red fire burn in hell.	Но все же страх не совсем оставил его; временами надежда начинала угасать в нем, подобно тому, как гаснет на ветру слабый огонек свечи, и тогда перед глазами его снова бушевало адское пламя и колыхались огненные языки.
It was given out in the country they were gone pleasuring to the States, which was thought a strange thing, and yet not so strange as the truth, if any could have guessed it.	Они тут же распустили слух, что отправляются для развлечения путешествовать в Штаты, и все немало этому удивились, но дознайся кто-нибудь до истины, так, верно, удивился бы еще больше.
So they went to Honolulu in the Hall, and thence in the Umatilla to San Francisco with a crowd of Haoles, and at San Francisco took their passage by the mail brigantine, the Tropic Bird for Papeete, the chief place of the French in the south islands.