Бес из бутылки - [16]

И Кэаве смотрел на нее и слушал ее с восхищением, а потом, уединившись где-нибудь в углу, вспоминал, какой ценой досталась она ему, и стонал, и плакал. И снова, осушив глаза и ополоснув лицо, шел к ней, и садился возле нее на просторном балконе, и сливал свой голос с ее голосом в песне, и улыбкой отвечал на ее улыбку, хотя душу его снедала тоска.
There came a day when her feet began to be heavy and her songs more rare; and now it was not Keawe only that would weep apart, but each would sunder from the other and sit in opposite balconies with the whole width of the Bright House betwixt.	Но мало-помалу наступили дни, когда Кокуа уже не порхала, как прежде, по дому, и песни ее звучали реже, и теперь не только Кэаве плакал украдкой где-нибудь в углу, но и оба они стали сторониться друг друга и сидели на разных балконах, разъединенные всей громадой "Сияющего Дома".

Keawe was so sunk in his despair, he scarce observed the change, and was only glad he had more hours to sit alone and brood upon his destiny and was not so frequently condemned to pull a smiling face on a sick heart.	Кэаве был так погружен в отчаяние, что почти не замечал этой перемены и был только рад, что может чаще оставаться один и размышлять над своей горькой участью и не надо ему то и дело принуждать себя улыбаться через силу, когда на сердце мрак.
But one day, coming softly through the house, he heard the sound of a child sobbing, and there was Kokua rolling her face upon the balcony floor, and weeping like the lost.	Но как-то раз он тихо брел по дому, и почудилось ему, будто плачет ребенок, и он увидел Кокуа: упав ничком, она билась головой о каменные плиты балкона и рыдала в безысходном отчаянии.
"You do well to weep in this house, Kokua," he said.	- Ты права, Кокуа, это дом слез, - сказал Кэаве.
"And yet I would give the head off my body that you (at least) might have been happy."	- И все же я с радостью дал бы отрубить себе голову, чтобы ты, хотя бы ты, была счастлива.
"Happy!" she cried.	- Счастлива! - воскликнула Кокуа.
"Keawe, when you lived alone in your Bright House, you were the word of the island for a happy man; laughter and song were in your mouth, and your face was as bright as the sunrise.	- Когда ты жил один в своем "Сияющем Доме", Кэаве, все считали тебя самым счастливым человеком на острове; - смех и песни были у тебя на устах, и лицо твое было светло, как утренняя заря.
Then you wedded pour Kokua; and the good God knows what is amiss in her--but from that day you have not smiled.	А потом ты женился на бедной Кокуа, и одному небу известно, чем не угодила она тебе, но только с этого дня ты уже больше не улыбаешься.
Ah!" she cried, "what ails me?	Ах, - вскричала Кокуа, - что сделала я дурного?
I thought I was pretty, and I knew I loved him.	Думалось мне: я красива и крепко люблю своего Кэаве.
What ails me that I throw this cloud upon my husband?"	Так в чем же моя вина? Чем омрачила я жизнь моего супруга?
"Poor Kokua," said Keawe.	- Бедняжка Кокуа, - промолвил Кэаве.
He sat down by her side, and sought to take her hand; but that she plucked away.	Он опустился возле нее на пол и хотел взять ее за руку, но она отдернула руку.
"Poor Kokua," he said, again.	- Бедняжка Кокуа, - повторил он.
"My poor child--my pretty.	- Бедное мое дитя... Моя красавица.
And I thought all this while to spare you!	А я-то ведь думал уберечь тебя от горя!
Well, you shall know all.	Ну что ж, теперь ты узнаешь все.
Then, at least, you will pity poor Keawe; then you will understand how much he loved you in the past--that he dared hell for your possession--and how much he loves you still (the poor condemned one), that he can yet call up a smile when he beholds you."	Тогда по крайней мере ты пожалеешь бедного Кэаве; тогда ты поймешь, как сильно он любил тебя, если не испугался ада, чтобы обладать тобой, и как сильно и по сей день этот несчастный, обреченный человек все еще любит тебя, если его уста могут улыбаться, когда он на тебя глядит.
With that, he told her all, even from the beginning.	И тут он поведал ей все, ничего от нее не утаив.
"You have done this for me?" she cried.	- И ты сделал это ради меня? - вскричала Кокуа.

"Ah, well then what do I care!"--and she clasped and wept upon him.	- Ах, о чем же мне тогда тревожиться! - И, обвив руками его шею, она оросила его грудь слезами радости.
"Ah, child!" said Keawe, "and yet, when I consider of the fire of hell, I care a good deal!"	- О дитя! - воскликнул Кэаве. - Когда я думаю об адском пламени, мне есть о чем тревожиться!
"Never tell me," said she; "no man can be lost because he loved Kokua, and no other fault.	- Не говори так, - промолвила она. - Не можешь ты погибнуть без вины за одну лишь любовь к верной Кокуа.
I tell you, Keawe, I shall save you with these hands, or perish in your company.	Слушай меня, Кэаве: я спасу тебя вот этими руками или погибну вместе с тобой.
What! you loved me, and gave your soul, and you think I will not die to save you in return?"	О Кэаве! Ты так любил меня, что сгубил свою душу, и ты думаешь, я не отдам свою жизнь, чтобы спасти тебя?