Беру свои слова обратно - [49]

Никто Жукову Берией и подвалом не угрожал, но осторожный стратег предвидел, что дело может принять и такой оборот, потому благоразумно молчал и покорно подписывал преступные приказы, с содержанием которых был якобы не согласен. Он вновь и вновь усердно подмахивал.

А ведь если он действительно предвидел, что вот сейчас нападут, то можно было бы и рискнуть — со Сталиным публично не согласиться, и пусть заберут к Берии в подвал. Нападет Гитлер, тогда благодарный народ вспомнит: да, был Георгий Константинович смелым человеком...

Жаль, не проявил стратег высокого героизма, потому защитникам Жукова приходится теперь доблестные подвиги стратега списывать из его мемуаров или сочинять самим.

А я тем временем вынужден обратиться к документу, под которым в Советском Союзе подписывался практически каждый гражданин мужского пола. Этот документ — Военная присяга. В июне 1941 года присяге изменил начальник Генерального штаба РККА генерал армии Г.К. Жуков. Он ведь тоже клялся защищать свою Родину «мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни». Мужество солдата — идти вперед под картечь да на вражьи штыки. Мужество начальника Генерального штаба — иметь свое мнение и отстаивать его. Чего бы это ни стоило. В первой половине 1941 года спасение десятков миллионов людей зависело от честности и принципиальности начальника Генерального штаба. И от его личной храбрости. Он мог спасти всех. Он понимал, что сейчас нападут, но ничего не делал для защиты своей Родины. Наоборот, он злонамеренно вредил. В его положении действия по защите Родины заключались в том, чтобы против преступных приказов выступить с достоинством и честью, как этого требовала присяга. По крайней мере сохранять нейтралитет в отношении своей Родины и своего народа, не подписывать самому вредительские директивы.

Перед Жуковым стоял выбор: выступить на защиту своей Родины, не щадя крови и самой жизни, или спасать шкуру ценой предательства своей армии, страны и народа. И Жуков встал на путь измены Родине.

Жуков от защиты Родины уклонился. Изменив присяге, Жуков укрылся в спасительном угодничестве: подпишу, что прикажете, подмахну, что повелите, только бы уцелеть, только бы не высказать мнения, с которым мог бы не согласиться Сталин.

Если бы Жуков не струсил, если бы не изменил присяге, то выход у него был достойный и честный: эту гадость не подпишу! И не вздумайте меня пугать Берией и подвалом, я сам застрелюсь, но под вредительскими приказами, которые ведут мой народ, мою страну и армию к гибели, вы моей подписи не добьетесь даже пытками. Своему народу не изменю!

Но Жуков изменил.

Жуков осудил генерал-лейтенанта Власова за то, что тот попал в плен. Этот момент мы будем обсуждать чуть позже. Подчеркну, не за все дальнейшие действия Жуков осудил Власова, а именно за то, что в плен попал. Жуков считал Власова трусом и настаивал на том, что ему надо было застрелиться до того, как попал в безвыходное положение.

Но сравним действия Власова и Жукова. Власов был захвачен в плен, но этим он никому вреда не нанес. А Жуков, рассылая в войска преступные приказы, сгубил кадровую Красную Армию, отдал противнику неисчислимые военные запасы и 85% военной промышленности страны, за этим последовали многомиллионные жертвы и разрушение многого из того, что страна создавала веками.

И если уж кто-то толкал Жукова на подписание этих безумных приказов, то надо было просто потребовать отставки, в крайнем случае — застрелиться. Но тут сработала другая философия: кто захочет класть свою голову...

По Жукову, в безвыходном положении Власову следовало застрелиться. А самому Жукову, когда не было никакого безвыходного положения, следовало любой ценой спасать шкуру.

Даже ценой гибели всей армии, народа и страны.

Глава 12 Как Жуков будил Сталина

Другой факт: директива о приведении войск западных военных округов и флотов в боевую готовность, отданная в ночь на 22 июня. Как бы ее сегодня ни истолковывали, ее нельзя уподобить тем простым четким командам «В ружье», «К бою», которые превращают военнослужащего и военнообязанного в воина, тому ясному сигналу «Стране — мобилизационная готовность!», который поднимает весь народ на войну. В ней столько неясности. Столько запутанности. И это в то время, когда из самых разных источников поступали сведения о точной дате нападения врага.

ВИЖ. 1989. No 6. С. 37

— 1 -

«Журнал записи лиц, принятых И.В. Сталиным» разоблачает не один каскад жуковской лжи, а несколько.

Вот два рассказа гениального полководца.

Первый. Вечером 21 июня он, гениальный стратег, якобы совершенно ясно понял, что германское нападение неизбежно произойдет в ближайшие часы, ибо «сообщения немецких перебежчиков окончательно развеяли все иллюзии» (ВИЖ. 1995. No 3. С. 41).

Второй рассказ. «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 247).