Бернард Шоу - [160]

Я предложил:

— Давайте посоветуемся с юристами. Несчастный случай мог, как мне кажется, повлечь за собой такие последствия, которые трудно предугадать. Я мог не оправиться от шока, обзавестись какими-нибудь болезнями или увечьями. Мне, может быть, еще придется привлечь вас к ответственности по нескольким статьям сразу.

У него оставалась последняя возможность. Собрав деньги, он положил их обратно в карман и медленно пошел к выходу. Медленно приоткрыл дверь, совсем уж было вышел и еще медленнее потянул ее за собой. Тут наступила развязка. С видом меланхолическим и отрешенным (это меня очень тронуло) он вернулся и покорно вручил мне пятнадцать гиней и бланк расписки. Честное слово, мне были совершенно не нужны эти гинеи. Меня просто интересовал сам процесс: как такие вещи делаются.

Но это все цветочки. В Южной Африке мне было не до шуток.

В 1908 году я учился водить машину, в которой педаль акселератора помещалась между сцеплением и тормозом. Это устройство я освоил до полного автоматизма. Переключившись на машины, где акселератор был справа от тормоза, я стал дьявольски опасным водителем. В любой сложной ситуации, когда под боком не было надежного шофера, который бы выключил зажигание, если я заблужусь в педалях, надо мной нависал призрак смерти. Моего шофера, к сожалению, не было с нами в африканской поездке.

Мы преспокойно следовали в Порт-Элизабет из очаровательного приморского местечка под названием Пустыня. Я сидел за рулем. Позади осталось много горных перевалов и извилистых тропинок над пропастью. Со всем этим я разделался безукоризненно. Выехали на гладкую, безопасную дорогу. За первую милю я мог, во всяком случае, поручиться — и дал газу. Вдруг машина подскочила на кочке, резко вильнула влево и двинулась к обочине. Я держался молодцом, настоящим героем: ни на миг не потерял самообладания, тело собрано в кулак, нервы как сталь. Вывернул руль направо и что было силы выжал не ту педаль. Машина слушалась идеально: одним прыжком мы перемахнули через дорогу, сбили столбик на обочине и, волоча за собой колючую проволоку, вылетели прямо в велд[181]. Мы неслись вперед, набирая скорость, гремя железом и прыгая на каждом холмике. Влезли в лощину, потом вылезли и так бы и прыгали до сих пор, если бы капитан Ньютон, на чьем попечении мы находились, не сказал сухо: «Может быть, вы все-таки снимете ногу с акселератора и нажмете на тормоз?» Нога моя твердо покоилась на акселераторе. Но совет разумный. Спорить не приходится. Я послушался Ньютона. Машина встала как вкопанная. Ее все еще украшал кусок проволоки, которую мы волокли за собой не одну милю. Я был целехонек, но моя супруга, мотавшаяся вместе с багажом на заднем сиденье, получила серьезные ушибы. Капитан оказал ей первую помощь, и в Книсне наши скитания кончились. Там у нее поднялась температура до 41° и она на месяц слегла. Я же каждый день купался и писал «Приключения чернокожей девушки в поисках бога».

Об увечьях Шарлотты нам поведает письмо Шоу к леди Астор, нацарапанное карандашом («из Королевской гостиницы, Книсна, по фрахтовому контракту») и датированное 18 февраля 1932 года: «Я немного помят, но в общем цел и невредим. Мой компаньон тоже. Даже машина цела. Но бедная моя Шарлотта! Когда мы по частям извлекали ее из-под груды багажа, я всерьез забеспокоился, что стал вдовцом. Но она вдруг ожила и спросила, сильно ли мы ушиблись. А у самой на голове зияет рана, оправа очков вдавилась в погасшие глаза, страшное растяжение левого запястья, спина — сплошной синяк, в правой голени дыра до кости. А до гостиницы, откуда я Вам пишу, пятнадцать миль.

С тех пор прошло восемь дней. Синяки и растяжение ее больше не беспокоят, но она все еще лежит пластом и дыра в голени отравляет ей существование. Вчера у нее было 39,5°. (Сердце у меня от волнения билось где-то в горле.) Но сегодня рана выглядит лучше и температура упала до 37,7°. Ей очень плохо.

Когда Вы получите это письмо, мы, я думаю, будем в здешней Пустыне, а Шарлотта поправится. Так что если от меня не будет телеграммы, считайте, что все в порядке.

Чтобы ей в голову не лезли разные беспокойные мысли про наше еще не завершенное путешествие, я отменил все свои деловые свидания. Буду держать ее в этом райском климате (перед нашим несчастьем она расцвела здесь как роза), покуда ей самой не захочется домой… Сегодня ночью я проснулся счастливым и спокойным. Я решил, что опасность миновала, но Шарлотта была иного мнения. Ей-то невдомек, что с ней могло приключиться. Зато я это отлично знаю.

Наш несчастный случай чудом не попал в прессу. Мы бы утонули в потоке вопросов и в борьбе за истину. И вообще не надо об этом распространяться. Пожалуйста, не выпускайте это известие за пределы нашего интимного кружка.

Вплоть до самой катастрофы путешествие протекало на редкость удачно. Такого солнца, таких видов, купания и автопрогулок нигде в целом свете не сыщешь. В Кейптауне я закатил гомерическую лекцию о России, проговорив под сводами ратуши без устали час сорок пять минут. Даже скупцу не привидятся богатства, которые принесла местным фабианцам моя лекция. Кроме того, я выступил по радио в первой передаче, транслировавшейся по всему Южно-Африканскому Союзу.