Берлиоз - [10]

Он чувствовал себя в чужой стихии. В Гекторе воистину жил мятежный дух. Он затаенно всматривался в романтические образы, скрытые в самых глубинах его существа. А потом сочинял музыку. Но не следовал канонам. Разве ужиться грезам со школой и твердыми правилами? «Нет, нет», – повторял он про себя, создавая в уме вереницы звуков, всегда оканчивающиеся апофеозом. Он любил возвышенное и презирал слащавость! Россини22 заклеймен, Бетховен и Глюк подняты в недосягаемую высь.

Впрочем, разве мог он соблюдать правила? Разумеется, нет – он их не знал. Свои ощущения, свои мечты и безумные фантазии – вот что он воплощал в музыке.

Таким образом, и материал и манеру сочинять – все черпал он в себе самом.

Июль.

Увы! Музыкант, которому было поручено играть на фортепьяно сочинения конкурентов, признал себя неспособным сыграть финал произведения нашего героя – вакханалию, исполненную неистового пыла. И тогда Керубини, Паэр, Буальдье и Катель – прославленные имена, вошедшие в историю, – объявили произведение неисполнимым. Впрочем, Лесюэр тоже входил в жюри. Боролся ли он за Гектора, счел ли его произведение недостаточно сильным – неизвестно. Были присуждены одна первая и две вторые премии. Имя ученика Берлиоза не было даже названо.

Удручен, опозорен ли Берлиоз, провалившись на конкурсе? Ничуть! Предположить так – значило бы плохо его знать. Гектор лишь разыгрывает оскорбленное достоинство и выпячивает грудь, он решительно стоит на своем и провозглашает невежество своих экзаменаторов, совершенно неспособных его понять, исключая, разумеется, беспристрастного Лесюэра, «утонувшего», как он уточнял, среди «ископаемых».

«О древние, холодные классики, – бросает он им. – В ваших глазах мое стремление к новому – преступление». «Старые черепахи! – кричит он в адрес цепляющихся за традиции членов Института, которые преградили ему путь. – Окостенелые умы!.. Если вы не идете за мной, тем хуже… для вас! Я буду идти вперед и без вас… вопреки всему!»

Очень неосмотрительно, Гектор, так говорить и задираться. Случись, что ты все же был бы представлен к страстно желанной Римской премии, не пришлось ли бы тебе испытать тогда всю злобу этих уязвленных знаменитостей?

Но Гектору чужды сдержанность и осторожность. Не придется ли ему в этом раскаяться?

VII

Сентябрь.

Появляется женщина, которой суждено потрясти до основания всю жизнь Гектора. Кто она? Откуда? Ирландка с шапкой золотых волос, северянка с глазами цвета неба – то была выдающаяся драматическая актриса Гэрриет Смитсон. Она переехала Ла-Манш, чтобы воспламенить Париж – точку пересечения ее пути с путем нашего мушкетера, приехавшего сюда из дальней провинции Дофине.

Она не знала ни слова по-французски. А Гектор ничего не понимал по-английски. Казалось, что могло произойти?

В самом начале она ничего о нем не слышала, а он сходил с ума от любви к. ней, потом она смеялась над его влюбленными вздохами, и наконец… Однако расскажем эту удивительную историю по порядку.

Было 6 сентября того достопамятного 1827 года, который изобиловал различными событиями в жизни Гектора.

Труппа английских актеров давала в «Одеоне» первый спектакль. И она, именно она, своей игрой должна была донести до парижской публики произведения Шекспира – гениального драматурга и поэта Англии и самого удивительного художника человеческих страстей.

Спустя пять дней, одиннадцатого, было назначено второе представление. На афише – «Гамлет». Бессмертные «звезды» собрались в театре: молодые люди с вдохновенными лицами, отмеченными печатью гения, – романтики, пробуждающие неведомые доныне краски, ритмы, чувства, крушители деспотичного и обветшалого классицизма. Все в поисках возвышенного и патетического. С длинными локонами, галстуками дерзких, вызывающих расцветок; то была «Молодая Франция» – идейные враги «старикашек».

В зале находились Альфред де Виньи (тридцати лет) – певец нравственного благородства и смирения; Эжен Делакруа (двадцати восьми лет) – выдающийся колорист и смелый новатор; Виктор Гюго (двадцати пяти лет), чье чудесное слово вскоре должно было зазвучать, изумляя мир; Александр Дюма (двадцати четырех лет), подобный извилистому бурному потоку, который, пробиваясь сквозь горы, затопляет луга; Жюль Жанен (двадцати трех лет) – искрящийся остроумием критик, предсказывавший славу и выносивший суровые приговоры; Сент-Бев (также двадцати трех лет) – человек изысканного вкуса, постигший все тонкости анализа. Здесь присутствовал и юный Жерар де Нерваль (двадцати лет), чья милая непосредственность скрашивала странности его характера; в тот день он наверняка отказал себе в еде, чтобы заплатить за откидное место в партере, потому что он был беден, очень беден.

Одним словом, тут присутствовала вся длинноволосая братия «Молодой Франции», одетая в ярко-красные жилеты.

Был здесь, наконец, и мальчик Теофиль Готье (шестнадцати лет), который позднее заставил заговорить о себе.

Тема – «Гамлет».

Непрерывно льющаяся кровь и смерти – одна за другой, героизм Гамлета, добавляющий, к патетике ореол благородства; безумие, которое блуждает по всей пьесе, сея то сомнения, то ужас.