Берлинский боксерский клуб - [84]

Примерно через час после отправления Макс вышел в уборную, и, едва мы остались втроем, на пороге нашего купе возникли два сотрудника гестапо. Высокий очкарик и полный коротышка, оба были в черных мундирах и фуражках с черепом и костями.

– Guten Morgen[58], – поздоровался высокий. – Ваши документы, пожалуйста.

– Конечно, – сказала мама и протянула гестаповцу свой паспорт.

Я заметил, что у нее дрожат руки, и строго на нее посмотрел, как будто в ее воле было унять дрожь.

– Дети, а ваши? – сказал коротышка.

Его взгляд скользнул по мне и задержался на Хильди. Она склонила голову и уткнулась взглядом в собственные коленки.

Мама кивнула, и мы отдали ему документы. Первое, что видел гестаповец, открывая наши паспорта, был яркий красный штамп «еврей».

– Куда направляемся? – спросил высокий.

– В Гамбург, – ответил я.

– А конечный пункт назначения?

– Дети едут в Америку.

– В Америку? Слыхал, там самое место для расово неполноценных детей вроде ваших, – сказал высокий. – А вы почему с ними не едете?

Мама прикусила нижнюю губу, не зная, что ответить. Упоминать про отца, разумеется, было нельзя.

– Мне необходимо завершить дела, – сказала она.

– Что за дела? – спросил высокий.

– Что за дела? – повторила за ним мама.

– Именно. По-моему, это очень простой вопрос.

Мама, не мигая, смотрела на гестаповца, но ответа придумать не могла. Тут из уборной вернулся Макс.

– Что-то не так? – спросил он.

У коротышки при виде Макса чуть глаза на лоб не полезли.

– Герр Шмелинг, – произнес он восторженно, – большая честь для меня…

Он протянул руку, и Макс ее пожал. У высокого гестаповца появление Макса чрезмерного восторга не вызвало. Макс сам подал ему руку, гестаповец солидно принял рукопожатие.

– Мы всего лишь знакомимся с вашими спутниками, – сказал он сухо.

– Это жена моего делового партнера.

– Скажите на милость.

– Смею заверить, никаких нарушений тут быть не может.

– Герр Шмелинг, вы не дадите автограф? – попросил коротышка-гестаповец. – Для моего сына.

– С удовольствием, – сказал Макс и достал из внутреннего кармана пиджака авторучку и маленький блокнот. – Как его зовут?

– Рудольф.

Высокий гестаповец вдруг рассмеялся.

– Ха-ха, Рудольф! Это его самого так зовут. А сын у него Фридрих.

Рудольф залился краской.

– Ну да, я тоже хочу получить автограф. А что в этом такого?

– Ничего абсолютно, – сказал Макс и расписался на двух страничках блокнота. – Держите.

– Danke[59].

– А для ваших детей? – обратился Макс к высокому.

– У меня детей нет, – отрывисто ответил тот.

– А для вас самого?

– Не надо. – Гестаповец повернулся к маме. – Могу я поинтересоваться, чем вы с мужем зарабатываете на жизнь?

Мама замешкалась с ответом. Хильди сунула руку мне в ладонь.

– Ее муж, герр Штерн, торгует предметами искусства, – включился в разговор Макс. – А фрау Штерн по профессии декоратор. Они помогали нам с женой обставить наш загородный дом.

– Это действительно так?

– Разумеется. И, кстати, работа супругов Штерн так понравилась Магде Геббельс, когда они с рейхсминистром последний раз были у нас в гостях, что она захотела пригласить их разработать проект реконструкции своего берлинского дома.

– Дома рейхсминистра Геббельса?

– Да. Мы с фрау Магдой пару раз встречались по поводу проекта, – сказала мама.

– Рейхсминистр с женой задумали устроить у себя в доме кинозал, – добавил Макс. – Результат обещает быть весьма умопомрачительным.

Высокий гестаповец задумался, посмотрел испытующе сначала на маму, потом на Макса и наконец сказал своему спутнику:

– Все, пошли.

Резко развернувшись, он вышел из купе. Рудольф последовал за ним, но перед этим за руку попрощался с Максом. Когда дверь за ними закрылась, мы все с облегчением вздохнули: наш финт сработал!

В порт в Гамбурге мы попали перед самым отплытием «Америки» – на прощание почти не оставалось времени.

Мама привлекла меня к себе и прошептала на ухо:

– Карл, ты уже взрослый. Кроме тебя о вас с Хильди позаботиться больше некому. Книги с тобой?

В Берлине мама аккуратно уложила в багаж большие тяжелые книги, которые она подобрала в разгромленной галерее: географический атлас, старый альбом с фотографиями европейских достопримечательностей и сборник гравюр голландских мастеров.

– Конечно, – ответил я.

– Эти книги не простые. Береги их. А если с нами, со мной и папой, что-нибудь случится, отнеси человеку по имени Луис Коэн.

– Луис Коэн, – повторил я.

– Он букинист, у него свой магазин на Манхэттене, называется «Кладезь». Бумажку с адресом и телефоном я положила в атлас. Ты все запомнил?

– Да. Эти книги очень ценные?

– Сами по себе – нет. Но несколько лет назад твой отец спрятал в них под форзацами ценности, которые с помощью Луиса Коэна ты сможешь продать. Смотри, не потеряй. В них – наше будущее.

– Не потеряю.

Мама крепко меня обняла и, совсем как в детстве, поцеловала в макушку.

– Я тобой страшно горжусь, Карл.

– Я тебя люблю. И скажи папе…

Договорить мне не дал подступивший к горлу ком. Я еще крепче обнял маму.

– Скажу, обязательно скажу, – проговорила мама и повернулась к Хильди.

Сестра бросилась к ней, они обнялись. Мама гладила ее по голове и что-то нашептывала на ухо. Хильди внимательно слушала и кивала, глаза у нее были полны слез.