Берлинский боксерский клуб - [74]

– Без детей я никуда не поеду!

– Дома им будет безопаснее. Погромщики уже далеко. Сейчас здесь спокойней, чем в других частях города.

– Я не могу!

– Ребекка, он дело говорит, – вмешался отец. – Карл уже взрослый. На него можно положиться. – Он взглянул мне в глаза, я ему чуть заметно кивнул. – А ехать всем вместе правда очень опасно.

– Но Зиг…

– Не спорь, Ребекка. Мне скорее нужен врач.

– А за нас не волнуйся, – сказал я.

Мама в раздумье посмотрела на нас с Хильди и наконец решилась.

– Хорошо, – сказала она и села назад к отцу.

– Нате, накройтесь с головой. – Харцель повернулся и через спинку сиденья протянул родителям выпачканную красками дерюгу.

– Мы под ней задохнемся, – испуганно приговорила мама.

– С окровавленным пассажиром на заднем сиденье я и двух кварталов не проеду, – сказал Харцель.

– Он прав, – вмешался отец. – Ребекка, делай, что сказано.

Пока мама расправляла дерюгу, отец подозвал нас с сестрой.

Хильди, склонившись над задним сидением, обняла и поцеловала родителей.

– Тебе нечего бояться, моя маленькая красавица, – сказал ей отец. – Я поправлюсь. А с Карлом можно ничего не бояться – он теперь кого хочешь вздует.

Я поцеловал маму и протянул руку отцу.

– Не волнуйся, – сказал я ему. – Все будет в порядке.

– Наклонись ближе, Карл.

Я наклонился. Он нежно погладил меня по щеке, а потом в ту же щеку поцеловал. Мне даже стало неловко: я уже и не помнил, когда отец меня последний раз целовал.

– Наконец-то я увидел, как ты дерешься, – сказал он. – Боксер из тебя, похоже, вышел неплохой. Ты же позаботишься о сестре, да?

– Конечно, – ответил я.

Меня накрыла волна эмоций – как в тот раз, когда ко мне в подвал приходила мама. Я хотел сказать, что люблю его. Но слова застряли у меня в горле.

– До свидания, Карл, – сказал отец.

Я накинул дерюгу им на головы и захлопнул дверцу автомобиля. Родители сползли пониже, почти легли, и теперь мало кто рассмотрел бы, что под куском перепачканной красками материи прячутся два живых человека, а не свалены принадлежности живописца. Автомобиль тронулся и скоро исчез за углом. Почти в тот же миг с другого конца улицы донеслись грохот и звон разбитого стекла.

– Идем, – сказал я сестре.

Ночная прогулка с тетушкой

Было всего десять вечера, но казалось, что уже далеко за полночь. Вернувшись в галерею, мы с Хильди спустились в подвал. Я подумал, что там нам будет безопаснее всего: если снова появятся непрошеные гости, они с порога увидят, что галерея разгромлена до них и, скорее всего, брошена хозяевами.

В темноте подвала до смерти перепуганная Хильди засыпала меня вопросами, на которые у меня не было ответов: Когда мы заберем папу? С ним точно не случится ничего плохого? Долго нам придется жить одним? Что мы собираемся делать? Я, как мог, старался ее успокоить. Но она видела, что я ничего не знаю и не придумал никакого плана, и от этого еще сильнее заводилась.

Потом снова послышались грохот и звук ударов. Где-то по соседству заплакал младенец. С криками и смехом, хором распевая песни, на нашу улицу выкатилась новая волна погромщиков. Кирпич, влетевший в выбитую витрину галереи, разбил последнюю уцелевшую ее часть. Хильди завизжала от страха.

– Тс-с-с-с!

– Они нас убьют!

– Да тише ты!

– Хочу к маме!

– Хильди, пожалуйста, возьми себя в руки.

– Я не могу!

– Тогда хотя бы кричи потише, чтобы с улицы не было слышно.

– Хочу к маме!

– Спокойно. Все хорошо.

– Не хорошо. Они нас найдут.

– Я тебя от них спасу.

– Ты не сможешь.

– Смогу. Мы с тобой отсюда выберемся.

– Как?

– Кажется, я придумал, где нам спрятаться.

– Где?

– Сиди здесь. Я поднимусь наверх сделать звонок.

– Я пойду с тобой! Не оставляй меня тут!

– Никуда ты не пойдешь, – сказал я и поднялся на ноги.

– Карл! – завопила Хильди.

Я зажал ей рот ладонью и прошипел сквозь зубы:

– Тихо!

Когда она немного успокоилась, я убрал руку.

– Ладно, пойдешь со мной. Но только если пообещаешь не шуметь. Обещаешь?

Она кинула.

По темной лестнице мы осторожно поднялись наверх, в главный зал галереи. Там, пошарив в темноте, я отыскал отцовскую записную книжку.

– Можешь посветить спичкой? – спросил я.

Хильди кивнула. Я нашел коробок и отдал ей. Она зажгла спичку и широко раскрытыми от ужаса глазами наблюдала, как я листаю страницы книжки. Наконец я нашел имя, которое искал, – Бертрам Хайгель – и снял трубку телефона.

Двадцать минут спустя дверь галереи тихо отворилась.

– Карл? – позвала Графиня безошибочно узнаваемым высоким голосом.

В главном зале ей преградили путь обломки мебели. Она переступила их и снова позвала:

– Ты здесь?

Мы с Хильди вышли навстречу ей из задней комнаты уже одетые – в свитерах, пальто, шапках и шарфах. В ранцах у нас лежали по несколько книг и кое-какие пожитки, которые удалось отыскать среди разгрома.

– Спасибо, что приехала, – сказал я.

– Боже, о чем речь! Девушки моего склада обожают ночную столичную жизнь.

Когда я выступил из тени в падавший с улицы свет, Графиня всплеснула руками.

– Карл, мальчик мой, ты выглядишь просто ужасно.

– Могло быть хуже, – сказал я.

Лицо у Графини было накрашено, на голове – длинный белокурый парик и косынка. Под пальто на ней было простое синее платье. Не знаю, из каких соображений Графиня явилась за нами в женском обличье, но это, по-моему, было правильное решение. Женщина с двумя детьми гораздо меньше мужчины рискует попасться под руку озверевшей толпе.