Берлинский боксерский клуб - [19]

Отец вручил мне сверток; внутри была стопка бумаги, сотня или чуть больше листов. Я прикинул на руке его вес, как если бы мог таким образом узнать, что на этих листах напечатано. Вместе с отцом мы уложили сверток на дно ранца, под учебники и тетрадки.

– Адрес – Будапештер-штрассе, четырнадцать. Там позвонишь в квартиру номер три и спросишь Графиню.

Я сразу вспомнил, как подобрал с пола в подвале порванную афишку с будоражащим воображение объявлением. Неужели меня посылают на встречу с этой загадочной дамой?

– Какую графиню?

– Просто графиню.

– А если ее не окажется дома?

– Сделай пару кругов вокруг квартала и попробуй постучаться еще раз. Но она должна быть на месте. Графиня вообще мало куда ходит. И к тому же она ждет эту посылку.

– А что, если меня остановят полицейские? Если захотят проверить, что у меня в ранце?

– Никто тебя не остановит.

– Но вдруг?

– Скажешь, что не знаком с человеком, который дал тебе сверток. Что он подошел к тебе на станции и попросил за несколько марок отнести его туда-то и туда-то.

– А что в свертке?

– Тебе лучше не знать, чтобы не пришлось много врать, если тебя все-таки остановят.

– Ну а вдруг…

– Никаких «вдруг», – оборвал меня отец. – У Графини вопросов не задавай и ни на кого не пялься. Отдай сверток и сразу возвращайся.

Меня приятно будоражила мысль, что мне доверили секретное задание. По пути я то и дело украдкой оглядывался по сторонам, чтобы удостовериться, что никто за мной не следит. Но ни прохожие, спешившие с работы домой, ни мальчишки-газетчики, ни торговцы, пытавшиеся сбыть с рук остатки яблок и груш, не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Я весь подобрался, когда мне навстречу попались двое полицейских, но они даже не посмотрели в мою сторону.

Пока я дошел до Будапештер-штрассе, солнце успело сесть, зимнее небо из закатного тускло-желтого стало зеленовато-синим, вечерним. Было холодно, изо рта шел пар. Я притворялся, что это дым сигареты и что я курю ее, как шпион из кинофильма.

Сверток весил не много, но при этом ни на минуту не давал о себе забыть, словно я нес в ранце живое существо, и оно упрашивало меня: «Ну разверни же бумагу, не бойся, я не кусаюсь». Я не знал, что и думать. Вдруг мой отец помогает монархическому подполью во главе с богатой графиней, снабжает его вооружением и боеприпасами, а у меня в ранце – каталог новейших видов оружия. Или, может быть, Графиня – воротила преступного мира, вроде персонажей гангстерских фильмов с Джимми Кэгни, и я несу ей пачку бухгалтерских отчетов о доходах от подпольной лотереи или торговли наркотиками.

Но, скорее всего, Графиня просто-напросто коллекционирует предметы искусства, и отец отправил ей стопку фотоснимков запрещенных картин и скульптур в надежде, что она какие-то из них у него купит. Такой вариант казался мне тоже достаточно волнующим и опасным. Выходило, что отец в нарушение закона зарабатывает на черном рынке, и я с сегодняшнего дня участвую в его преступной деятельности. Но оставалось непонятным, почему Графине самой не зайти к нему в галерею или прямо домой, как это делают другие коллекционеры.

Сверток все настойчивее напоминал о себе, и в конце концов я не устоял перед искушением: нырнул в узкий переулок и, спрятавшись за мусорными баками, расстегнул ранец. Дрожащими руками я развязал бечевку и аккуратно – так, чтобы потом ничего не было заметно, – развернул упаковочную бумагу. Сверху в стопке лежали несколько чистых листов, а на тех, что под ними, я увидел картинку, которая страшно меня удивила. Выполненная в ничем не примечательной манере, она изображала танцующую пару. Удивляло в ней только то, что оба партнера – мужчины, в смокингах и с зачесанными назад волосами. Сверху над картинкой было напечатано крупными буквами:

ГРАФИНЯ ДАЕТ ЧАСТНЫЙ ЗИМНИЙ БАЛ ДЛЯ БЕРЛИНСКИХ КРАСАВЦЕВ

Под изображением танцующих мужчин были указаны дата, время и адрес, а еще ниже пояснялось: «Чтобы вам открылись двери рая, стучитесь так: три удара и, чуть погодя, еще четыре. Тот из вас, мальчики, кто забудет, как стучаться, пусть забудет и про бал!»

Мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Никаким оружием, выходит, мой отец подпольщиков не снабжает и дел со стильными гангстерами из фильмов с Джимми Кэгни не ведет. Вместо этого он с какой-то стати связался с гомосексуалистами – мало ему было того, что евреев и без того со всех сторон поджидала опасность. Гомосексуалистов не любили все, даже евреи – в этом они были единодушны с немцами.

Первым моим желанием было выкинуть афишки в мусор, и пусть отец и гомосексуалисты сами потом разбираются между собой. Но нам очень были нужны деньги. Поэтому я привел сверток в первоначальный вид и положил обратно в ранец.

Отыскав нужный адрес, я позвонил в дверь.

– Минуточку, моя радость, – донеслось изнутри, и немного погодя дверь открылась.

За ней я увидел высокую женщину примерно одного возраста с моей мамой. У нее были ослепительно синие глаза и светло-русые, с платиновым оттенком волосы, на которые она повязала роскошный тюрбан. Ее домашний халат украшали волнистые черные и голубые полосы причудливого геометрического орнамента, смутно напомнившего мне о древнем Египте. Из-под халата виднелись ажурные чулки и довольно крупные ступни в золотистых открытых туфлях на высоком каблуке.