Берлинская жара - [26]

— Позавчера мы были на приеме у господина фон Хелльдорфа, начальника берлинской полиции, — сбивчиво докладывала Дори. — Франс с ним дружит… Собралось много офицеров… Но не только. Я видела там доктора Зиппельгауэра, актрису, не помню ее фамилии, профессора из Берлинского университета — кажется, Гофман… Очень много было людей. Офицеры закрылись в столовой. Я пошла в смежную комнату и оттуда кое-что услышала.

— Что же?

— Только обрывки разговора. Я поняла, что они обсуждали… лишение фюрера власти. — Дори облизала пересохшие губы. — Они говорили, что фюрер должен уйти… вот.

— Они готовят покушение? — монотонным голосом уточнил Ослин.

— Нет. Просто отстранить, изолировать и… провести потом суд. — Она обернулась на стенографистку, которая с бесстрастным видом делала свое дело.

— Подробнее.

— Подробнее — речь о военных… о том, что вермахт должен возглавить Германию. После переворота открыть фронт перед западными державами. Но прежде надо узнать — согласятся ли они не настаивать на безоговорочной капитуляции, станут ли сотрудничать с новым правительством Германии?.. А с русскими войну не прекращать.

Визиты Дори к Ослину были худшей частью того ада, в который она попала после ареста и помещения в концлагерь Нойенгамме ее родителей: оказалось, что в начале тридцатых отец не просто симпатизировал коммунистам, но даже печатался в «Ди Роте Фаане». И хотя статьи в основном были искусствоведческого характера, в ходе очередной чистки его имя прозвучало в ряду подпольных издателей рабочей газеты до поджога рейхстага.

Дори попала в прицел внимания тайной полиции. Красивую, образованную девушку сначала устроили в АА (МИД), а затем решили свести с управляющим «Адлерхофа», который активно работал на СД и имел массу прелюбопытных контактов с иностранцами. В обмен на сотрудничество гестапо гарантировало ей сносное существование родителей в Нойенгамме, поставив их жизни в зависимость от ее рвения.

— Был с ними Хелльдорф? — спросил Ослин.

— Нет… кажется, нет.

— А Хартман?

Дори опять оглянулась на стенографистку.

— Нет. Он весь вечер играл в билльярд в подвале с оберст-лейтенантом Хайко.

— А кто конкретно находился в этой комнате?

— К сожалению, я не знаю этих людей… их фамилии… Я с ними не знакома.

Ослин открыл ящик стола, достал оттуда конверт и выложил на стол фотографии.

— Подойдите сюда. Кого-нибудь из них узнаете?

Дори неуверенно указала на три фото. Ослин собрал карточки, оставив выбранные ею фотопортреты.

— Запомните, вам это понадобится, — сухо бросил он. — Граф Готфрид фон Бисмарк. Генерал-полковник Людвиг Бек. Советник АА Адам фон Тротт. Я недоволен вами. От вас приходит слишком мало новостей.

— Еще они рассчитывают на абвер. Сказали, что от Канариса мало толку, — поспешно добавила она. — А вот этот, фон Тротт, у него будет встреча с кем-то из представителей Британии на будущей неделе в Португалии. Он едет туда на будущей неделе… да, на будущей неделе. Ему поручено вести переговоры.

— Хорошо. В соседнем кабинете напишите подробный отчет. Детальный. И не так, как в прошлый раз, а ясно, четко, с именами и, желательно, указанием точного времени. — Ослин подвинул на край стола конверт. — Возьмите. Письмо от ваших родителей.

Приемы, как, впрочем, и вся жизнь Вольфа-Генриха фон Хелльдорфа, отличались безалаберностью и аристократизмом. Убежденный гонитель евреев, не брезговавший присвоением собственности и денег интернированных в концлагеря семей, идейный нацист, принимавший участие еще в Капповском путче, Хелльдорф любил утонченный разврат в сочетании с легкой интеллектуальной пикировкой. Будучи обласкан властью, он ни с того ни с сего разочаровался в Гитлере и примкнул к военной оппозиции. Трудно сказать, было то делом принципа или следствием пресыщенной скуки, но в его доме все чаще стали собираться высокопоставленные враги режима.

Много пили. Гоняли по окрестностям на атомобилях, стреляли по котам и воронам, пели старинные марши, ухлестывали за барышнями — но как раз это казалось заговорщикам хорошей ширмой для их заседаний.

Хартман старался не участвовать в этих собраниях, хотя и знал о них. Более того, некоторые из участников «Черной капеллы» рассчитывали на его посредничество в переговорах с англо-американцами по поводу будущего Германии, в чем Хартман старался им не отказывать.

Франс взял Дори на вечеринку в имение Хелльдорфа потому, что ему хотелось развлечь ее веселым обществом и хорошей кухней.

Берлин, Панков, Рыночная площадь, 10 июня

За последние семь дней штурмбаннфюрер Майер трижды побывал на Бааренгассе, в конспиративной квартире СД, где трое специалистов приводили в чувство Кевина Берга, известного как Эрвин Шварц. К нужному сроку доктору Эдлингу из Шарите удалось существенно уменьшить гематому под глазом, так что с двух метров ее нельзя было разглядеть, и, насколько возможно, залечить покалеченные пальцы на руке. Шварц немного успокоился, даже окреп, но справиться с непроизвольным мочеиспусканием после удара сапогом в пах по-прежнему не мог, поэтому решено было с утра не давать ему пить.

Из бесед со Шварцем Майер сделал вывод, что тот сломлен, предельно напуган и готов предпринять усилия, чтобы спасти себя если не от гибели, то хотя бы от мучений в застенках гестапо. От Майера Шварц получил заверения, что с берлинской группой будет работать СД и что в случае отказа от сотрудничества им грозит максимум лагерь для английских военнопленных, в отношении которых соблюдаются положения Женевской конвенции. Шварцу, считал Майер, выгодно было поверить ему, чтобы заглушить пульсации совести. В любом случае, решил он, англичанин готов к тому, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу.