Берлин-Александерплац - [53]

Благодушный старичок стоит с черной записной книжечкой в руках возле колонны, издали поглядывает на теленочка и что-то подсчитывает. Ох-хо-хо, тяжелые времена, много не насчитаешь, за конкурентами не угонишься.

ФРАНЦ — У ОТКРЫТОГО ОКНА, НУ И ЗАБАВНЫЕ ЖЕ ВЕЩИ СЛУЧАЮТСЯ НА СВЕТЕ

Солнце всходит и заходит, дни становятся светлее, по улицам возят малышей в колясках, на дворе — февраль 1928 года.

До начала февраля пропьянствовал Франц Биберкопф с горя, из отвращения ко всему миру. Пропил все, что у него было, — о том, что будет дальше, и думать не хотел. Попробуй стать тут порядочным человеком, когда кругом одни подлецы, мерзавцы и негодяи! И Франц Биберкопф не желает ничего ни видеть, ни слышать — ни до чего ему дела нет. И хотя бы пришлось ему сдохнуть под забором, все равно он пропьет свои деньги до последнего пфеннига.

Пьянствовал Франц Биберкопф таким манером до начала февраля, и вот однажды ночью проснулся он от шума во дворе. На заднем дворе помещался склад какой-то оптовой фирмы. Франц, как обычно, еще не протрезвел с вечера — открыл окно да как гаркнет на весь двор: «Вон, пошли со двора, ишь разгалделись, дурачье чертово!» — и снова лег и сразу же забыл об этом, а тех словно ветром сдуло.

Неделю спустя та же история. Франц хотел было уже распахнуть окно и чем-нибудь запустить в нарушителей тишины, а потом вдруг подумал: «Время позднее, около часу, надо бы взглянуть, чего они здесь шляются по ночам? Что они тут потеряли? Здешние они или нет? Посмотрим, чем тут дело пахнет!»

Глядит, и верно: крадутся люди вдоль стены, вроде прячутся от кого. Франц высунулся в окно, смотрел-смотрел, чуть себе шею не свернул. Один из них стоит у ворот, на стреме, значит, и вообще они, надо думать, вышли на дело, — возятся втроем возле большой двери в склад. Ломают замок. Ишь ты, и не боятся ведь, что увидят! Вот что-то скрипнуло — готово, дверь открыта, один остается во дворе, в нише, а двое других уже там, на складе. Тьма кромешная, на это они, видно, и рассчитывают.

Франц потихоньку закрыл окно. Ночной воздух освежил его, голова прояснилась. Вот какими делами занимаются люди, и средь бела дня и по ночам; жулье чертово, взять бы цветочный горшок да пустить бы в них! И надо же, чтобы такое творилось в доме, где поселился он, Франц. Этого еще не хватало!

Все стихло. Франц ощупью добрел до кровати, сел, потом не выдержал, снова подошел к окну — какого черта, в самом деле, шпана эта хозяйничает на дворе, где живет он, Франц. Зажег он свечу, потянулся было к бутылке с водкой, да так и не налил. Летит шальная пуля — чья-то смерть летит…

А в обед Франц спустился во двор. Там уже толпа народу, и плотник Гернер, Францев знакомый, тоже тут как тут. Постояли они, поговорили. Опять, мол, покража. Тут Франц этого Гернера толк в бок.

— Я, — говорит, — всю их компанию видел. Полицию я звать не буду, но только в доме, где я живу и где я сплю, делать им нечего, если они явятся еще раз, то я сойду вниз во двор и, не будь я Биберкопф, я их так разделаю, что костей не соберут. Пусть их хоть двое будет, хоть трое!

Плотник удержал его за руку.

— Если ты что-нибудь знаешь, то вон там агенты уголовного розыска, ступай к ним, может подработаешь.

— Отвяжись. Я еще никого не продавал. Пускай себе агенты сами справляются, им за это деньги платят.

И пошел своею дорогою. А Гернер не успел отойти, как подошли к нему два агента — подавай им Гернера-плотника, и все тут! Его самого, стало быть. Вот влип! У Гернера душа в пятки.

— Кого вам, говорите? Гернера? Ах, Гернера! Ну да, как же, знаю, плотник он! Пойдемте, я вас проведу.

И, не говоря больше ни слова, повел их в свою квартиру. Позвонил. Жена открыла дверь, и вся компания ввалилась в прихожую. Последним вошел Гернер, незаметно подтолкнул жену в бок и палец к губам — молчи, дескать, — жена-то не знает в чем дело, — а сам руки в брюки, смешался с вошедшими; кроме агентов, тут были еще двое каких-то; потом оказалось, что они из страховой компании. Ну, осмотрели квартирку, поинтересовались, какой толщины стены, да какой пол, простукали стены, промерили все, записали. Потому что, видите ли, дело больно далеко зашло, здесь это уже не первая кража, воры настолько обнаглели, что даже пытались проломить стену, после того как на двери и на лестнице была устроена сигнализация, успели каким-то образом и это пронюхать! Да, стены чертовски тонки, дом чуть держится, ни дать ни взять — скорлупа от пасхального яйца!

Затем все снова выкатились во двор, и Гернер за ними следом, словно рыжий в цирке. Стали осматривать новые железные двери склада. Гернер от них ни на шаг. А когда двинулись все в погреб, он посторонился, дорогу хотел дать и вдруг задел за что-то ногой; слышит, что-то падает, хвать, а это бутылка — упала-то она на бумагу, никто и не услышал. Коньяк! С каких это пор коньяк во дворе оставляют? Видно, воры забыли; отчего же ее в таком случае не прибрать к рукам, хозяева от этого не обеднеют. Гернер нагнулся вроде шнурок завязать, а сам цоп бутылку вместе с бумагой!

И дала Ева яблоко Адаму, а не упади оно с дерева, оно не досталось бы Еве и Адам бы его не получил.