Берко кантонист - [7]
— Как?! И на этот раз она не рассыпалась на мелкие кусочки по дороге? Ну, Лазарь Клингер поистине счастливый человек!
Но балагула и не могла рассыпаться — скорее хряснет ось на косогоре у новой брички или свихнутся рессоры у панской венской буды; в балагуле была тысяча слабых мест, но слабое место в свое время скреплялось где веревочкой, где гвоздем, где проволокой, а то и мочалкой, смотря по тому, что в момент угрожающей катастрофы попадало под руку фурману, который все время лечил свой экипаж.
— Вы мне скажете, я балагула? Я же хирург совсем!
Лазарь Клингер не раскаивался, что купил кнут на последние деньги. Когда вся замшево-серая от пыли балагула приближалась к Купно и уж кони переставали отфыркивать пыль, а у седоков, застывших в бессильной ярости, на зубах скрипел песок, Лазарь Клингер, помахивая над спинами кляч кнутом, напевал довольно весело:
— Фурман, разве вы не знаете песен повеселее? — спросил однажды молодой седок-еврей, сидевший рядом с Лазарем на козлах балагулы, крепко зажав между коленами небольшой дорожный сундучок.
— Почему нет? — ответил Лазарь, огрел кнутом обеих кляч, чтобы трясло почаще, и запел в такт тряске:
«Адир ато амити» — хотел было начать снова ту же песню Лазарь, но тут с задней скамейки протянулась чья-то сердитая рука с зонтом и больно ткнула балагулу меж лопаток:
— Перестань!
Лазарь замолк; по обычаю всех ямщиков настегал коней, и лихо, с грохотом и звоном колесница подкатила к заезжему двору ребе Шезори. Седоки тотчас разбрелись в разные стороны, остался один молодой человек. Он слез, снял с козел свой маленький багаж и стоял в нерешимости, держа сундучок в руках, как поднос. Задок кузова балагулы расселся, как устало раскрытый рот. Лазарь, подвязывая кузов, сказал:
— Если вы, юноша, ждете, что супруга ребе Шезори выбежит к вам навстречу, то ожидания ваши напрасны. Она уже видит вам цену через окно. Войдите, не бойтесь, она устроит вас сообразно вашему состоянию.
Юноша с сундучком вошел в трактир. Лазарь не ошибся: трактирщица отвела приезжего в ту самую каморку над помойной ямой, где занимались Берко и Мойше, и сказала:
— Вот здесь. Надеюсь, вы не станете мешать моему сыну заниматься Торой. Надеюсь, вы мне не закажете вареную курицу, или рыбу, или суп с клецками, или вареники, или кварту меду?
— Нет, не закажу. Благодарю вас, сударыня.
Шезори ушла.
Мальчики не повели и глазом, когда вошла мать Мойше, и жужжали над книгами.
Приезжий поставил сундучок под лавку и поздоровался с хаверами, когда трактирщица ушла.
— Шолом алейхем!
— Алейхем шолом! — ответили хаверы, прекращая чтение.
Приезжий сел на скамью к столу и весело улыбнулся ученикам. Эта веселость не понравилась Мойше. Он угрюмо спросил:
— Откуда ты?
— Издалека. Из страны нищеты и рабства.
— А куда идешь?
— Далеко. В страну счастья и свободы.
— Ты едешь в святую землю?
— Нет. Я иду в Вильно.
— Зачем?
— Там я надеюсь сдать экзамены и поступить в медико-хирургическую академию.
Берко встрепенулся:
— Ты хочешь быть доктором? Разве это мыслимо для бедного еврея?
— Почему нет?
— Чтобы учиться, надо иметь хлеб.
Приезжий посмотрел на луковицу и ломоть хлеба, как всегда положенные перед Берком.
— Вот я вижу, ты имеешь хлеб от учения.
— Да, но я учусь не тому, чему хотел бы, — сказал Берко. — Неужели ты знаешь все?
— Далеко не все. Но и я учил Тору.
— Вот видишь, Берко, а твой Пайкл сказал, что изучение Торы чепуха.
— Нет, он не так сказал!
— Я не знаю, кто этот Пайкл, но он не прав. Изучение Торы и Талмуда обостряет ум. Если ты хочешь стать силачом — упражняйся в поднимании тяжестей. Так и Тора изощряет и усиливает разум. Мне всего труднее было научиться читать и писать по-русски, остальное — легко.
— А кто у тебя есть?
— Я похоронил три месяца тому назад мать. Больше у меня никого нет.
— Она умерла с горя, что у нее такой нечестивый сын, — сказал Мойше, скривив губы недоброю улыбкой.
Лицо гостя затуманилось:
— Да, она не хотела, чтобы я учился медицине. Она думала, что я буду раввином.
— А как тебя звать? — продолжал свой допрос Мойше.
— Арон Люстих.
— Ага! Прозванье правильное[13]: ты все время улыбаешься, как вареник в сметане!
— А чего же мне грустить?
— Время ли еврею быть веселым! Есть ли у тебя шварц-вейс[14]?
— О, конечно! Разве может в наше время еврей шевельнуть пальцем без паспорта!
— Что же ты думаешь делать у нас в Купно? У тебя здесь есть родные? — продолжал допрашивать гостя Мойше.
— Нет. Я отдохну здесь пару дней. Я разбил себе ноги. Добрый человек увидал, что я сижу в пыли, и предложил мне сесть на козлы и подвез меня.
— Это мой отец, — сказал Берко.
— Да это наш балагула, — поправил Мойше. — Ты должен благодарить не Клингера, а моего отца, потому что балагула принадлежит ему.
