Берко кантонист - [45]

В расходный день, после утренней уборки, кантонисты расходились по определению начальства в швальную и сапожную мастерские бригады, в которой числился батальон, человек по пятьдесят от роты, и десятка по два в иные мастерские: эполетную, галунную, басонную, столярную, кузнецкую. Для кантонистов среда — больше праздник, чем воскресенье. Для мастеровых, старых солдат, нашествие ребят — сущее наказание. Солдаты, срывая злобу, били кантонистов за помеху различными орудиями производства: портные — аршином, сапожник — шпандырем, басонщики — плеткой, галунщики — ремнем, столяры — палкой, кузнецы — кулаком. В роздых можно было выбежать за магазины, где помещались мастерские, и купить съестного. Тут сидели торговки, одна выкликала:

Кантонистик золотой,

вот картофель рассыпной, —

полну шапку наложу,

пятачок один возьму…

Другая хвалила свой товар:

Калачи горячи,

сейчас из печи!

Третья кричала:

Хлеба даром дам:

требуха, потроха!

Печонка, селезенка!

Четвертая завывала:

Молоко топленое,

с вечера доеное,

досыта напою,

семишник возьму!

Тут же кантонисты и закусывали за собственный счет: стола в расходный день не полагалось. Кто не успел «спроворить» у зазевавшейся торговки в суматохе, — а денег не было, — выпрашивал у других, а старательных учеников прикармливали мастеровые солдаты. Иные из кантонистов успевали заработать в расходный день копеек с десять.

Вот за все это и любили кантонисты свой расходный день.

По пятницам учили «пунктикам». После обеда кантонисты рассаживались на нарах по десяткам. В каждом десятке «пунктикам» обучает ефрейтор, вызывая по очереди своих учеников.

— Федотов! Как солдат должен стоять?

— Солдат должен стоять столь плотно, сколь можно, держась всем корпу…

— Стой! Не части! Сначала!

— Солдат должен стоять столь плотно…

— Как это плотно стоять? На кирпичи! Достань из моего ящика мешок.

Кантонист, хныча и напрасно умоляя о пощаде, достает из ящика ефрейтора мешочек с кирпичом, истолченным в мелкие кусочки, размером с орех. Кирпич рассыпают по полу.

— Засучи штаны! Становись!

Кантонист становится голыми коленями на истолченный кирпич.

— Теперь слушай и запомни, как должен стоять солдат: «Солдат должен стоять прямо, и непринужденно, имея каблуки столь плотно, сколь можно, подаваясь всем корпусом вперед на носки, но нисколько на оные не упираясь». Понял?

— Так точно! Освободите, господин ефрейтор, сил нет…

— Постой маленько. Запоминай. Петров! Сыграй застрельщикам рассыпаться.

— Та-та-тра-да-та-там! Та-та! — играет, подражая рожку, Петров.

— А какой припев к этому сигналу?

— «Рассыпьтесь, стрельцы, за камни, за кусты, по два в ряд!»

— Так. Семенов! Кто у нас военный министр?

— Генерал-адъютант, генерал от кавалерии, князь Александр Иванович Чернышев.

— Так. А кто я?

— Ты?

— Я тебе не ты, а «ефрейтор третьего взвода! Соколов». Становись на кирпич.

За «пунктики» кантонисты не любили пятницу, называя ее «проклятым днем». В субботу утром весь батальон выстраивался в манеже по натянутым веревкам на «три фаса». Приезжал Зверь, и начиналась маршировка батальона в полном составе. За всякую провинность тут же наказывали. После обеда в субботу мыли полы. Из спален выдвигались нары. И, выстроившись шеренгой с голиками на палках, кантонисты по команде протирали пол, политый водой и посыпанный опилками. Поливали и посыпали опилками три раза через час, и через три часа труда пол был бел и чист, как липовый кухонный стол у хорошей хозяйки.

Вымыв пол, отдыхали, чистились и чинились, готовясь к выходу в город на завтра. А утром вызывали из каждой роты по наряду несколько человек «парадных», одетых получше; они шли под командой унтер-офицера в церковь. Затем слышалась команда: «К артикулам!» Все роты собираются в одну из зал и стоя слушают чтение артикулов. Чтец за столом бормочет, торопясь, невнятно, длинный список солдатских преступлений, выкрикивая четко и раздельно только последние слова каждого артикулам.

— Прогнать шпицрутенами через сто человек три раза.

— Ссылается в каторжные работы на двадцать лет.

— Наказывается лозонами тремястами ударов.

Чтение артикулов идет, пока не отойдет обедня и не вернутся «парадные» из церкви. Затем отпускные идут кто домой, к родным, кто к знакомым, кто на базар покупать и воровать или, кто робкого десятка, побираться, выпрашивая милостыню. А те, кто остался в школе, затевают игры, кончая каждую игру дракой.

В одно из воскресений, когда уже была распутица и ревизора ждать перестали, он и явился в город, а все решили, что он приедет уж на первом пароходе, когда пройдет река. Запряженная четверкой бричка ревизора была остановлена на базаре: из-за драки не было проезда. Конные драгуны палашами разгоняли народ; в толпе виднелись, кроме горожан и мужиков, в растерзанном виде пьяные солдаты и кантонисты. Завидя в лице приезжего начальника (он был в военной форме и важен собой), обыватели окружили бричку, и ревизор при самом въезде своем в город вынужден был принять словесную жалобу на кантонистов. Из крика можно было понять одно: что кантонисты — разбойники, от которых нет житья. Ревизор крикнул в толпу, что он за тем и приехал и разберется во всем. Драгуны проложили экипажу дорогу в толпе, и ревизор проехал в дом предводителя дворянства, а не во дворец, где, предполагали, было естественно остановиться приезжему князю, другу генерала. От базара ревизора провожал, стоя в своем тарантасе, запряженном парой с пристяжкой, на отлете, городской полицеймейстер. Он поддержал князя на подножке брички и, забежав вперед, распахнул дверь. Тут же, в вестибюле, пока было доложено хозяевам о госте, полицеймейстер объяснил происшествие, которого невольным свидетелем оказался ревизор. Драка на базаре началась еще до конца обедни с того, что на базар явился совершенно голый и босой мужик и пожаловался народу, что его ограбили кантонисты. По словам мужика выходило так, что он, продав воз дров, выпил маленько, и к нему присучились два кантониста, предложив довести до постоялого двора, а вместо того завели на пристань под амбары и, там, подпоив еще, раздели и бросили нагишом. Мужика взяли в кордегардию, а на базаре народ начал ловить кантонистов и избивать. Сторону кантонистов приняли солдаты гренадерского полка той же бригады генерала Севрюгова. Вся одежда мужика оказалась заложенной в кабаке на Волге, и ее, отобрав у целовальника, вернули потерпевшему, а вырученные им деньги — пропали.