Бергман - [50]

«Ты хотел бы, чтобы я сделала аборт?» – спрашивает «после репетиции» юная актриса старого режиссера. «Нет, – отвечает тот, в ком борются врач и художник. – Не из-за театра. Он этого не стоит».

Такого резкого противопоставления театра и природы, как в «Летней интерлюдии», Бергман больше не допускает. Напротив, театр чаще выступает у него союзником гармонии и естества. В «Улыбках летней ночи» жизненной мудростью наделена прекрасная актриса Дезире, сплетающая в сговоре с летней ночью по-французски изящную комедию, цель которой, как в пьесах Мариво, – восстановление нарушенных природных законов. Каждый должен обрести пару, ему предназначенную: юная и девственная жена стареющего адвоката – убежать с его молодым племянником, неверный муж – вновь влюбиться в неверную жену, отец – соединиться с матерью своего ребенка. Настоящим адвокатом оказывается не главный герой, а Дезире, защищающая естественный здравый смысл.

В «Фанни и Александре» большой и шумный дом богемной актерской семьи противопоставлен дому епископа – тюрьме и склепу одновременно. Изобилие и яркие краски – серой и унылой мрачности. В одном доме дети рождаются, в другом – умирают. В одном торжествуют природные законы, в другом эти законы коверкаются. «Совершенно в духе протестантской догматики Бергман противопоставляет Театр и Храм, с той только существенной разницей, что Театр для него не может не быть олицетворением человечности и любви, а Храм может стать воплощением бесчеловечной тоталитарной идеи» (Вадим Гаевский).

Подлинный храм Бергмана, пасторского сына, – театр. Служители этого храма – дети, потому что актеры до старости остаются детьми. В детском сознании нет границы между овсяной кашей и волшебством, картонными декорациями «Волшебной флейты» и фантастической реальностью; нет страха перед патетикой, с которой пожилой Бергман может воскликнуть: «Театр – это всегда магия, всегда!» Театр – это магия, но магия белая. Театральное искусство, по Бергману, глубоко морально, ибо исполняет закон немедленной и непосредственной связи актеров с публикой. Если нет этой связи, столь же интимной и тесной, как в любви, то обессмысливается сама идея театрального спектакля. Зритель испытывает томление и желание, актер обязан это желание удовлетворить. Потому актеры в фильмах Бергмана так часто выступают носителями эротической силы, чувственного соблазна. Явление бродячих фокусников и актеров в «Лице» приводит в волнение всех обитателей дома, актер Скат из «Седьмой печати» играючи совращает чужую аппетитную женушку, актриса Дезире раскручивает эротическую карусель. Их кажущийся аморализм на деле и есть настоящая мораль, следование глубинным законам природы. Они – шуты, но, как остроумно заметила одна из любимых актрис раннего Бергмана Эва Дальбек, «выстраивая свои антитезы, шуты всегда были искателями правды. А в конечном итоге правда – это всегда правда о Боге».

Актеры – шуты, носители эротической силы и стихийные мудрецы. Но они еще и изгои, непохожие на других, блаженные безумцы. В «Лице» рационалист-доктор решает вступить в единоборство с фокусничеством и колдовством – и проигрывает, ибо наука ничто перед фантазией. В «Змеином яйце» раскрашенные актеры кабаре, веселые извращенцы, так же омерзительны будущим фашистским властям, как и евреи. Комедианты высмеивают любую власть снизу, а потому ненавистны тоталитарным структурам, в том числе Церкви. Искусство всегда релятивирует истину, а искусство комедианта отказывается даже от Лица, подменяя его Личиной. Страдающий человеческий лик актера Фоглера (Макса фон Сюдова) в «Лице», возможно, такая же личина, как и маска немого мага.

Бергман резко разделяет актерство профессиональное (законное), равное посвящению в сан, и актерство в жизни, искажающее и отравляющее человеческие отношения. «Убери игру в личной жизни! – советует пожилой режиссер юной актрисе в фильме „После репетиции“. – Это забирает массу сил и стоит на пути у значительных импульсов».

Игра в личной жизни разнообразна. Маски могут легко меняться, а могут раз и навсегда прирастать к лицу. Актерствовать может священник (своего отца Бергман называет талантливым актером), актерствовать могут влюбленные, супруги, театральные критики, притворяющиеся, что верят в объективную правду. Жизнь часто видится Бергману пьесой с определенным распределением ролей в определенных декорациях. Смена правил игры влечет за собой смену амплуа и смену жанра. В «Латерне магике» он напишет о браке Августа Стриндберга и о своем браке почти одинаковыми словами, потому что сценарии этих жизненных спектаклей удручающе похожи. О Стриндберге: «Молодая жена попадает в декорации, целиком созданные ее стареющим супругом. Обе стороны, преодолевая все препятствия, с любовью, терпением и талантом играют распределенные между собой с самого начала роли. Вскоре, однако, по маскам побежали трещины, и в тщательно продуманной пасторали разыгрывается не предусмотренная никем драма». О себе: «Два человека, желая обрести собственное „я“ и точку опоры, пишут друг для друга роли, принимая их из-за сильнейшей потребности угодить друг другу. Маски очень скоро начинают трескаться и спадают при первой же буре. <…> Декорация выполнена со вкусом, удачно сделано освещение».