Берегите друзей - [3]

На ветру:

Над старшим —

Старший есть,

Над тем – другой…

Я за советом к другу —

Ни ногой!

Был старшим тот

В былые времена,

Кто мудрых мыслей

Сеял семена.

Отвагой славен был

И мастерством —

Не связями, не чином,

Не родством.

Теперь же старше тот,

Чей больше чин!

Но в этом, право,

Нет еще причин

Ему во всем

Безропотно служить…

Считаться старшим —

Надо заслужить!

В гостях у Маршака

Перевод Я. Козловского

Радушен дом и прост обличьем,

Желанным гостем будешь тут,

Но только знай, что в роге бычьем

Тебе вина не поднесут.

Пригубишь кофе – дар Востока,

Что черен, словно борозда.

И над столом взойдет высоко

Беседы тихая звезда.

Росинке родственное слово

Вместит и солнце, и снега,

И на тебя повеет снова

Теплом родного очага.

И припадет к ногам долина

Зеленых трав и желтых трав.

И все, что время отделило,

Вплывет, лица не потеряв.

Хозяин речью не туманен.

Откроет, уважая сан,

Он книгу, словно мусульманин

Перед молитвою Коран.

И, современник не усталый,

Шекспир положит горячо

Свою ладонь по дружбе старой

Ему на левое плечо.

И вновь войдет, раздвинув годы,

Как бурку, сбросив плед в дверях,

Лихой шотландец, друг свободы,

Чье сердце, как мое, в горах.

Еще ты мальчик, вне сомненья,

Хоть голова твоя седа,

И дарит мыслям озаренье

Беседы тихая звезда.

Тебе становится неловко.

Что сделал ты? Что написал?

Оседланная полукровка

Взяла ли горный перевал?

А если был на перевале,

Коснулся ль неба на скаку?

Мечтал тщеславно не вчера ли

Прочесть стихи ты Маршаку?

Но вот сидишь пред ним и строже

Расцениваешь этот шаг,

Повинно думая: «О боже,

Ужель прочел меня Маршак?»

А у него глаза не строги

И словно смотрят сквозь года…

В печали, в радости, в тревоге

Свети мне, добрая звезда.

Мустаю Кариму

Перевод Я. Козловского

Это снова снега замели,

Или, может, видавшие виды,

На конях белогривых вдали

Из-за гор вылетают мюриды.

Шапку сняв на пороге родном,

Я стряхнул седину непогоды.

И клубятся снега за окном,

Словно годы, Мустай, словно годы.

Быстро таяли календари.

И хоть мы не менялись для моды,

Что ты, милый мой, ни говори,

Изменили и нас эти годы.

Ошибались с тобой мы не раз,

Ушибались, хмельны и тверезы,

И прозревших не прятали глаз,

Где стояли жестокие слезы.

Помню: на сердце камень один

Мы носили, покуда в разлуке

Был с Кавказом Кулиев Кайсын,

Переживший молчания муки.

Книгу памяти перелистай,

Распахни перед прошлым ворота.

Мы с тобой повзрослели, Мустай,

И мельчить мы не будем, как кто-то.

Головам нашим буйным, седым

Дерзких помыслов преданна свита,

Мы уверенно в седлах сидим,

Коням падавшие под копыта.

На снегу раздуваем костер,

Сторонимся сердец осторожных

И не в каждый кидаемся спор:

Слишком много их – пустопорожних.

Любоваться собой недосуг,

Нас зовет и торопит дорога.

Не о славе – о слове, мой друг,

Позаботимся нежно и строго.

Поклоняясь любви и уму,

Дышит время высокого лада.

Сами знаем мы, что и к чему,

И вести нас за ручку не надо.

То окована стужей земля,

То бурлят ее вешние воды.

Наши лучшие учителя —

Это годы, Мустай, это годы.

Пишет нам из больницы в письме

Боль, стихающая под бинтами,

Грешник, кающийся в тюрьме,

Исповедуется пред нами.

Пишет пахарь и сеятель нам.

Не уйдешь от прямого ответа.

Годы мчатся под стать скакунам,

Оседлала их совесть поэта.

Скоро песни вернувшихся стай

Зазвенят над разбуженной чащей.

Хорошо, что ты рядом, Мустай,

Верный друг и поэт настоящий!

Когда я входил в дом Самеда Вургуна

Перевод Я. Козловского

Ох, легче мне было бы против течения

Вплавь кинуться нынче по горной реке,

Чем кнопку звонка утопить на мгновение,

Пред дверью твоей замирая в тоске.

С простреленным сердцем стою одиноко я,

Не слишком жестоко ли это, Самед?

Мне легче подняться на гору высокую,

Чем в старый твой дом, где тебя уже нет.

Обнять бы тебя мне, щетинистоусого.

Кричу я, зову я —

                      и только в ответ

Гремит тишина, как печальная музыка,

Как звездочка дальняя, холоден свет.

И шуток не слышно, и книги как сироты,

И жарким огнем не пылает очаг.

И в дом свой родной возвратиться

                     не в силах ты,

Уехавший слишком далеко кунак.

Как рано ты умер, поэт!

Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой

Баку, услыхав о большом твоем горе,

К тебе из-за гор я приехал тотчас…

Я слышу, как плачет Каспийское море,

Я плачу – и слезы струятся из глаз.

Сверкала под солнцем земля Закавказья,

Когда погрузился он в вечную тьму…

И связан с весной он последнею связью —

Цветами, что люди приносят ему…

Как мать, неутешной слезы не стирая,

Склонилась страна над тобою, Самед.

Тоска меня мучит, мне грудь разрывая…

.. Как рано, как рано ты умер, поэт!..

По стройным проспектам, по улицам узким,

Плывя над печальной прощальной толпой,

Качается гроб на подъеме и спуске,

И стоном его провожает прибой…

О, знал бы, как горестно тяжесть такую

Тоскующим людям нести на плечах!..

Сегодня впервые увидел Баку я

С большой, неизбывной печалью в очах.

Вот медленно гроб опускают в могилу, —

Прощай же, мой брат, незабвенный Самед!..

Навеки ты с небом прощаешься милым —

Как рано, как рано ты умер, поэт!..

Над Каспием ходят ночные туманы…

Прощай навсегда, дорогой человек!

Я завтра увижу огни Дагестана,

Тебя не увижу, не встречу вовек…

Вовек не услышу… Вовек не увижу…

Но что это? Может быть, чудится мне?

Твой голос живой все ясней и все ближе