Берег любви - [20]

Все происходило хоть и торжественно, однако в темпе.

Дела ждали людей, и приходилось экономить время. Целый набор иголок, нс простых, а трехгранных, сделанных из специальной прочнейшей стали, тут же передан был рачительным старпомом Ягничу прямо в руки, на виду у всех (чтобы в случае проверки можно было их законно списать).

И флотский сундучок Ягнича, этот его верный спутник, совершивший с Ягничем чуть ли пе все походы, теперь стоял у ног мастера. Стоял, наполненный тайнами, весь в медпых заклепках, охваченный железными ремнями, с китайским хитрым замочком, секрет которого был известен одному лишь Ягничу... Словно из-под земли появился тут этот сундучок, хозяину оставалось только одно: лишь наклониться и взять. Ягнич уж наклонился было, по несколько курсантов предупредительно подскочили, предложили свои услуги: вы, мол, после операции...

Однако Ягнич резко отстранил хлопцев:

- Спасибо, сам возьму... было бы что.

Взял в одну руку сундучок, в другую - свернутую трубкой грамоту, которую чуть было пе забыл,- капитан еще раз передал ее Ягничу с крепким пожатием руки, с растроганным блеском глаз.

Под грустными взглядами экипажа медленно спускался мастер по траповой доске на берег.

Шагал неторопливо, буднично, как всегда вразвалку.

Покидал судно в последний раз.

Капитан, вцепившись в поручни, смотрел Ягничу вслед, и сердце его сжималось от горечи, какой-то неловкости и тоски. Увидит ли еще когда эту малость согнутую, коренастую фигуру, которая была здесь такой уместной, такой необходимой и естественной, как бы навеки подогнанной к судну? Глядя на нее, все чувствовали себя увереннее, гюдомашпему уютней и покойней. Так было всегда, когда старик хлопотал где-то на палубе, среди такелажа. Один его вид вселял уверенность в то, что все будет хорошо, он был для "Ориона" чем-то вроде талисмана. Может, и выходили счастливо из всех ураганов, из-под всех шквалов только потому, что был среди них этот безраздельно преданный судну человек, умеющий любить сильно, до колдовства, отвращающий все напасти? Сегодня расстаются с ним! Спускается по трапу в собственную старости!

как в небытие, отходит в неизведанное место ОдиночестваЧто-то щемящее, беззащитное, почти детское было в эток?

бушлате, в ссутулившейся фигуре с остроугольным сундуч ком, поблескивавшим медной оправой. Но было в этой фигуре, в неторопливой, прощальной походке Ягнича в другое -железная выдержка закаленного жизнью человека, молчаливое достоинство и бесстрашие перед тем, что его встретит где-то там, за палубой родного парусника. Да, вечная молодость никому не гарантирована! Вот так и живут моряки - с юных лет и до седых волос борются со стихиями, а потом, износившись, отработав свое, честно отстояв огромную вахту, тихо и безропотно сходят на вечный берег.

Под взглядами провожающих Ягнич ступил на бетон причала, на его несокрушимые плиты, поставил у ног сундучок; на "Орионе" думали - сейчас оглянется. А он достал пачку сигарет "Шипка" (им почему-то отдавал предпочтение), не спеша закурил. Смотрел куда-то в сторону портовых пакгаузов. Оттуда навстречу ему, еле заметно прихрамывая, уже торопился тот, кто появлялся всегда в самые сложные минуты жизни: друг, судовой механик.

Такой же, как и Ягнич, приземистый, крутолобый. Подошел впритык, и они о чем-то коротко перемолвились.

Экипаж "Ориона", сгрудившись у поручней, все наблюдал за Ягничем, за его низкорослой фигурой, которая будте вкопанная застыла на причале. Вот, наконец, старик бросил в воду окурок, плюнул вслед ему, на размокшие апельсиновые корки, болтавшиеся на волне. Тут он мог позволить себе и такую вольность, не то что на судне: там плюнуть в море было бы святотатством.

Друг-механик, отстранив Ягнича, взял сундучок, у мастера остался в руке лишь ватман свернутой грамоты, старательно размалеванной училищными доморощенными художниками: если вздумает когда-нибудь развернуть, то предстанут перед ним трогательные виньетки и веночки, иа которых среди яркого цветения красок грозно торчат вилы бородатого Нептуна, владыки морей...

Так и ушел не оглянувшись. Будто не было уже Ягничу дела до "Ориона", будто не отдал он ему лучшие годы своей жизни - жизни многотрудной, наполненной делом до отказа: создавать парус, шить, затем металлом сковывать по краям - это и вправду непростой труд. Свиток парусины весом в центнер мастер, приступая к делу, должен выташить, расстелить на всю палубу, просушить и затем каждмй ярд, каждый сантиметр просмотреть, перетереть собственноручно, прощупать кончиками пальцев, нет ли где изъяна, не прогрызла ли крыса, не допущен ли какойлибо фабричный брак. И, только убедившись, что парусина прочная, надежная, начинать раскраивать ее и сшивать своими трехгранными. Немногое умел Ягнич делать, морских лоций, скажем, так и не научился читать, но то, что умел, умел уж по-настоящему, то есть так, как положено мастеру. Паруса надобно ведь не просто сшить, ты должен каждый парус вооружить, обшить парусину стальными тросами, снабдить по краям всеми необходимыми деталями, чтобы самую яростную бурю выдержала твоя работа, а это уж не только умение, это - мастерство, искусство!