«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы - [21]

География не входила в число «профилирующих», как бы мы сейчас сказали, предметов обучения в лицее. Мемуары лицеистов не сохранили фамилии учителей географии, за одним исключением: в младших классах в 1816–1817 годах географию (и историю) преподавал молодой И.П. Шульгин, впоследствии – профессор и ректор Петербургского университета…

Интерес к древнему Востоку пробуждал у лицеистов профессор истории И.К. Кайданов. В его лекциях большое внимание уделялось Египту, Аравии, истории магометанской религии.

Наступила весна 1817-го. Годы учения – позади, прошли экзамены (в том числе и по географии: 21 мая – иностранная география и статистика, 26 мая – в день рождения Пушкина – восемнадцатилетие! – отечественная география и статистика), и вот уже Александру Пушкину вручено свидетельство выпускника: «В течение шестилетнего курса обучался в сем заведении и оказал успехи: в Законе Божьем и священной истории, в логике и нравственной философии, в праве естественном, частичном и публичном, в российском гражданском и уголовном праве хорошие; в латинской словесности, в государственной экономии и финансах весьма хорошие; в российской и французской словесности, а также в фехтовании превосходные. Сверх того, занимался историей, географией, статистикой, математикой и немецким языком».

В первый петербургский период друзья по «арзамасскому братству» корят его за малые знания. «Не худо бы, – пишет Константин Батюшков, – его запереть в Геттинген и кормить три года молочным супом и логикой». Однако до университета в Германии дело не дошло – его заменила ссылка: сначала на Юг, потом в Псковскую губернию.

Сознание того, что многому следует еще подучиться, не оставляет его. В Кишиневе вышел казус: не сумел показать на карте какое-то известное географическое место, а вызванный тут же крепостной денщик одного из офицеров – сумел!

Пушкин сознает изъяны своего образования и продолжает учиться – всю жизнь он совершенствует знания в самых различных областях и, стремясь «в просвещении стать с веком наравне», становится постепенно одним из энциклопедически образованных людей своего времени.

Итак, за книги! Кропотливая, ежедневная работа ума в ссылках не прекращалась. В Михайловском Пушкин жаловался друзьям, что не имеет средств учиться, «пока пора», – но, тем не менее, он нашел эти средства. М.В. Юзефович, встретивший Пушкина на Кавказе в 1829 году, заметил, что Пушкин воспользовался ссылкой для пополнения своего образования.

«Жажда размышлений», о которой Пушкин писал в известном послании к Чаадаеву из кишиневской ссылки, крепла из года в год, превращаясь в неутолимую духовную потребность.

В «программе самосовершенствования» важное место Пушкин отводит познанию Востока, мир которого с детских лет пленил его воображение. Источники сведений Пушкина об этом загадочном мире и, в частности, обо всем, что так или иначе связано с Африкой, были самые разнообразные. Прежде всего – книги и журналы, русские и иностранные.

Впрочем, для многих поэтов, не только для Пушкина, интерес к Востоку окрашен сугубо личными тонами. В России это относится к Василию Жуковскому, «сыну прекрасной турчанки», а в Европе – к Шарлю Бодлеру. Главное увлечение всей жизни французского поэта мулатка Жанна стала для него воплощением изощренной восточной красоты.

Безусловно, обращение Пушкина к восточной теме отражало и возросшее в конце XVIII – начале XIX века внимание европейской культуры, в том числе русской, к Востоку[121]. Кроме того, специальный интерес русского общества к странам Востока вызывался частыми войнами с пограничными мусульманскими государствами, а также дипломатической активностью Российской империи в Восточном Средиземноморье[122]. Особенно вырос объем западноевропейской (и переводной русской) литературы на восточную тему после египетской экспедиции Наполеона Бонапарта.

Появляются и путевые записки первых русских путешественников, побывавших в странах Африки и Ближнего Востока. Еще с 1786 году опубликовал свой отчет о плаваниях в Тунис и Алжир бригадир флота М.Г. Коковцев. В его книге явственно прозвучали ноты уважения к народам, населяющим Северную Африку, к их обычаям и достоинствам. «Несправедливо было бы, – писал Коковцев, – осуждать целый народ потому только, что в нем, носят на голове чалмы, но должно рассматривать его законы, обычаи, воспитание, климат, их правление и по тому делать общее заключение»[123].

Большим успехом пользовалась и книга капитана В.М. Головина о его плавании на шлюпе «Диана» из Кронштадта через южную оконечность Африки на Камчатку в 1807–1809 годах.

В. Кюхельбекер, например, писал в журнале «Невский зритель» в феврале 1820 года: «Когда мы услышали, что в «Сыне отечества» будут появляться время от времени описания пера г. Головина, мы обрадовались и приготовились читать статьи занимательные без всяких пустых украшений, восторгов и восклицаний – мы не ошиблись».

В 1818 году в Петербурге открывается Азиатский музей, ставший центром отечественной ориенталистики. Ширится преподавание и изучение восточных языков, и вот уже Пушкин, описывая в «Послании к Дельвигу» жилище рижского студента, упоминает