Бердяев - [142]
У Бердяева социализм — родовое понятие, для него были возможны различные формы социализма (революционный и реформаторский, религиозный и атеистический, демократический и аристократический и т. д.); оценка каждой конкретной формы зависела от принципов, на которых основано социалистическое общество. Один из известных американских историков русской философии профессор Дж. Л. Клайн проследил бердяевскую «квази-гегелевскую» диалектику: индивидуализм Ренессанса (тезис); затем — социалистический коллективизм (отрицание тезиса, антитезис); затем — «личностный» социализм (отрицание отрицания или синтез), который должен был вобрать в себя все лучшее из предшествующих стадий. Дж. Клайн прослеживает у Бердяева и еще одну триаду: если Средние века были отмечены верой в Бога без веры в человека, а в эпоху Возрождения появилась вера в человека без веры в Бога, то в христианском обществе будущего вера в человека должна гармонично сочетаться с верой в Бога[406].
Вряд ли эти положения можно назвать конкретной моделью будущего общества. Бердяев и не претендовал на это, оговариваясь, что он — философ и построение социальных схем — не его дело. Он, разумеется, был прав, потому что при чтении книг и статей Бердяева, в которых он покидает философские высоты и пытается спуститься на землю, возникает ощущение аморфности и расплывчатости его социальной позиции. Конечно, никто не станет возражать против такого положения дел, когда и социальная справедливость достигнута, и личная инициатива с неравенством тем не менее сохранились, да и государство перестало подавлять личность, а все люди стали творцами, для которых главным является духовная, а не материальная жизнь, — в общем, чтобы все, по известной пословице, были здоровы и богаты одновременно. Но подобные декларации — не решение проблемы. Конкретика вредна Бердяеву, это не его стихия. Бердяевские мысли о «новом средневековье», о персоналистическом социализме, о смысле истории, о праве человека на неравенство при «переводе» их на язык социальной действительности многое теряют и становятся наивными. Учение о персоналистическом социализме, возможно, одно из самых слабых мест бердяевской философии.
Кроме того, нельзя забывать, что, с точки зрения Бердяева, смысл истории — в ее конце. Будучи сторонником эсхатологического видения истории, он не мог ожидать осуществления некоего идеала в реальной, земной жизни. Земная история всегда конечна, тесна для воплощения абсолюта. Поэтому Бердяев никогда не воспринимал социализм как осуществление Царства Божьего, как совершенное общество. Для него социализм — не мечта, не упование, а один из возможных этапов земной истории, свидетельство приближения этой истории к своему завершению. «Весь мир идет к ликвидации старых капиталистических обществ… Движение к социализму — к социализму, понимаемому в широком, не доктринерском смысле, — есть мировое явление»[407] — таков был подход социальной философии Бердяева.
Какой же социализм принимал Бердяев? Разумеется, христианский. Для такого социализма собственно социалистические преобразования экономики и политики, решение вопросов социальной справедливости, проблемы «хлеба» — лишь средство для достижения духовных целей. Человек должен быть выше принципа собственности, выше коллектива, — вот что должно определять мораль религиозного социализма. Кстати, Бердяев (так же, как и Георгий Федотов) был убежден, что слияние социализма и христианства необходимо и для самого христианства. Он считал, что источник упадка веры, кризисных процессов в христианских церквах — в понимании христианства как религии лишь личного, а не всеобщего спасения. По его мнению, христианство должно стать религией не только индивидуального, но и социального преображения. Общество, возможное в результате соединения христианства и требований социальной справедливости, Бердяев называл персоналистическим социализмом: «Христианство представляется мне соединимым лишь с системой, которую я назвал бы системой персоналистического социализма, соединяющего принцип личности, как верховной ценности, с принципом братской общности людей».
