Беранже - [3]
Ребенка отдали на воспитание кормилице. А мать, как только оправилась после родов, переехала из отцовского дома в предместье Тампль и снова занялась ремеслом модистки.
Забытый родителями, Пьер Жан первые три года жизни провел в семье бургундской крестьянки, среди виноградных лоз и кудахчущих кур. Рассказывали, что у кормилицы его скоро пропало молоко и малышу совали соску из хлеба, размоченного в вине (это послужило впоследствии сюжетом для песенки Беранже). Крестьяне, вскормившие его, очень привязались к своему воспитаннику и даже не требовали платы за его содержание, когда родители забывали ее высылать, а это, наверное, случалось нередко.
Потом о внуке вспомнил дед Шампи и вытребовал его к себе в Париж. В пропыленном воздухе портновской мастерской быстро выцвел сельский румянец маленького Беранже. Пьер Жан рос бледный, чахлый, тихий. Товарищей у него не было, целые дни он проводил в обществе деда и бабки. Забьется в уголок и вырезает из бумаги человечков или мастерит крохотные корзинки из вишневых косточек. А дед щелкает ножницами — кроит, потом, сдвинув на нос очки, орудует иглой. За шитьем дед любил напевать старинные романсы и песенки. Пьер Жан прислушивался и сам пробовал подтягивать тонким голоском. Все в доме пели, песня сопровождала Беранже сызмальства.
Иногда бабушка Шампи читала вслух мужу и внуку. Она была любительница чтения. Из ее уст Пьер Жан впервые услышал имя «господина де Вольтера», на авторитет которого бабушка то и дело ссылалась. Дед тоже не отставал от века. В часы досуга он охотно открывал томик сочинений вольнодумного аббата Рейналя.
Скоро и Пьер Жан начал усердно мусолить страницы старых книг, которые водились в доме портного. «Освобожденный Иерусалим», переводная поэма итальянского писателя Тассо, и «Генриада» Вольтера — таковы были его первые «буквари». Читал он, правда, только «глазами»: улавливал смысл знакомых слов, но не имел никакого понятия о слогах.
И в школе, куда его отвел дед, он не двинулся вперед ни в чтении, ни в грамматике, ни в других науках. Школа была совсем близко, почти напротив дома, в тупике Бутылки, но Пьер Жан посещал ее редко и неохотно. Трудно было часами сидеть без движения в узкой, полутемной комнате и слушать монотонный голос учителя. Пьер Жан жаловался деду на головную боль, и тот оставлял его дома. Строгий к собственным детям, старый портной баловал внука.
Мать появлялась редко. Несколько раз она брала Пьера Жана к себе погостить, водила его в парк на гулянье или в театр — эти дни были для него праздниками, но недолгими.
А отца за все шесть лет жизни у деда Шампи Пьер Жан видел всего два-три раза. Беранже-старший все время где-то странствовал: жил в Бельгии, потом в маленьких французских городках. Накануне революции он исполнял обязанности нотариуса в Дюртале и заведовал имуществом некоей графини де Бурмон. Наезжая в Париж, он не забывал навестить жену. В 1887 году у Пьера Жана появилась младшая сестра Софи. Это, впрочем, не укрепило семью. Девочку тотчас же отдали кормилице, а отец снова уехал в Дюрталь. Он уже много преуспел в насаждении корней «генеалогического древа» и именовался теперь не просто Беранже, а Беранже де Мерси.
Ну, конечно, новоявленный дворянин не одобрял того, что происходило в Париже в 1789 году. Бастилию разрушили, глядишь, вслед за ней рухнет монархия, и дворянская приставка окажется ни к чему. Он, наверно, постарался бы внушить свои монархические взгляды и сыну, если б взялся за его воспитание, но к роли воспитателя де Мерси был не способен, у него не было ни малейшей охоты тратить на мальчишку время, деньги, энергию. В благом порыве отцовских чувств он попробовал было определить сына в пансион; дворянскому отпрыску нужно дворянское воспитание! Порыв этот, однако, бесследно иссяк, когда пришел срок вносить плату. Нет уж, пусть лучше Пьер Жан едет к тетке в Перонну.
Мари Виктуар Тюрбо, осанистая вдова лет около сорока, читает письмо от брата. Пьер Жан, еще больше осунувшийся за время путешествия, стоит у стола и ждет решения. Густые брови госпожи Тюрбо ползут все выше на лоб, а потом резко опускаются и сходятся у переносицы.
— Нет, вы только подумайте, — всплескивает она руками, обращаясь к пожилой родственнице, доставившей ей нежданную «посылку», — вы только представьте себе, до чего дошел мой братец! Вообразил, что я обязана взвалить на себя все заботы о его сыне! Ну, уж пусть он там рассуждает, как хочет, а я не могу взять ребенка на попечение.
Искоса она бросает быстрый взгляд на племянника. Он стоит, маленький, худенький, робкий. Светловолосая голова опущена, руки теребят шапку.
Мари Виктуар неожиданно умолкает. Брови ее все еще сдвинуты, но глаза теплеют, теплеют и вдруг затуманиваются. Она встает и порывисто обнимает мальчика.
— Бедняжка покинутый! Я заменю тебе мать.
ЮНЫЙ РЕСПУБЛИКАНЕЦ
В трактире «Королевская шпага» шумно, душно. Пахнет жареным луком, дешевым сыром. Знакомые запахи, Пьер Жан привык к ним за три года. Раскрасневшаяся тетушка Тюрбо снует между очагом и стойкой, а Пьер Жан встречает на крыльце приезжих, задает корм лошадям и, топоча деревянными башмаками, прислуживает посетителям.
Эта книга — повесть о большой жизни большого человека.Он появился на свет, когда XIX веку шел второй год, он кончил свой жизненный путь, когда век близился к закату.Всю жизнь он находился в гуще борьбы своего века, мыслями, делами, книгами откликаясь на зов современности, постоянно шагая вперед.«Из всех восхождений, ведущих из мрака к свету, самое благородное и самое трудное — родиться аристократом и монархистом и сделаться демократом», — писал Гюго, оглядываясь в середине пути на прожитые годы.На несколько выдающихся жизней могло бы хватить того, что сделал Гюго за одну свою большую жизнь.Он дал современникам и потомкам не только десятки томов прекрасных книг, он дал им личный пример неустанной борьбы за человечность, несгибаемого сопротивления силам мрака, врагам прогресса, высокий образец неиссякаемого жизнелюбия и веры в победу света.«Трибун и поэт, он гремел над миром подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека», — сказал о Гюго Максим Горький.Это первая развернутая биография Гюго, написанная советским автором.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.