Беранже - [10]
А дома постоянные ссоры. Мать не ладит с отцом; больная, раздражительная, она недовольна всем на свете, ко всем придирается по малейшему поводу. Достается и сыну.
— И на кого похож этот маленький увалень? Что за воспитание! Что за манеры! Фи! Башмаки в пыли, голова растрепана. Пора бы принять, наконец, приличный вид, уже шестнадцать лет исполнилось!
Мать всячески старается пробудить в нем вкус к щегольству, к моде, но Пьер Жан не терпит щеголей, он с отвращением вздрагивает, вспоминая мюскаденов, их пустые, наглые глаза, манерную, сюсюкающую речь, шутовские наряды, суковатые дубинки.
Нет, он никогда, ни в чем не будет походить на них — ни в одежде, ни в мыслях, ни в поведении. Пусть его называют провинциалом, но никто не назовет его фатом и щеголем.
Мать отворачивается с пренебрежительной гримасой. Ей, модистке, которая всю жизнь шила на щеголих и мечтала о нарядах, о развлечениях, этот мальчишка непонятен. И в кого он только пошел? Ни в мать, ни в отца. Беранже де Мерси, несмотря на все глупости, которые он творил, всегда был изящен, любезен, обладал замашками аристократа, потому-то он и приглянулся ей… А сын? Она горестно вздыхает. Вот они, плоды воспитания провинциальной трактирщицы!
Ему так и не довелось найти общий язык с матерью. Болезнь все сильнее одолевала ее, а скоро и совсем подкосила. В 1797 году Жанна Беранже умерла, прожив всего около года под одним кровом с мужем и сыном.
Мать вздыхала над его манерами, отец не переносит его взглядов. При каждом удобном случае де Мерси норовит «перевоспитывать» сына, опять и опять долбит ему о «законных правителях» Франции, которые скоро вернутся, о «легитимной монархии», которая должна быть восстановлена.
Но если в политических спорах сын по-прежнему не сдает позиций отцу, то в практической жизни Пьер Жан принужден ему повиноваться и помогать. Это оказывается тяжелее всего.
Беранже де Мерси основал «дело», о котором мечтал со времени выхода из тюрьмы: открыл небольшую «меняльную» контору. Какими-то секретными путями ему удавалось добывать звонкую монету из Англии (англичане охотно помогали в те годы французским заговорщикам и дельцам с репутацией монархистов). Приплачивая за валюту два-три процента сверх установленного курса, новоявленный «банкир» все же оставался в выигрыше. Курс ассигнаций падал во Франции с каждым днем, и операции с обменом приносили немалые барыши.
Де Мерси сам удивлялся cвоим удачам и признавал, что в большой степени обязан ими сообразительности сына.
Пьер Жан с грехом пополам знал элементарные арифметические правила, но быстро научился считать в уме, изобретал свои «способы» и скоро стал самостоятельно заключать финансовые сделки с клиентами отца. Первое время работа в конторе даже увлекала его, как новая игра, требовавшая умственного напряжения и сметливости. Ему нравилось чувствовать себя на равной ноге со взрослыми, слушать похвалы отца, давать ему советы.
Впрочем, он довольно скоро убедился, что разумные советы не идут отцу впрок. Легкомысленный и тщеславный, Беранже де Мерси любил пускать клиентам пыль в глаза и расшвыривал деньги, иногда безвозмездно ссужая их «друзьям»-аристократам. А они играли на его легковерии, так и охаживали его, так и подталкивали на новые безрассудства.
Пьеру Жану иногда хотелось заткнуть уши, чтоб не слышать разглагольствований отца. Как он заносится, как бахвалится, как рассыпается перед титулованными клиентами! Все больше и больше он напоминает сыну мольеровского Журдена, мещанина во дворянстве. Прямо из кожи готов вылезть, чтоб потрафить этим проходимцам, чтоб прослыть среди них «своим»!
Пьер Жан постоянно в беспокойстве и напряжении. Но самое горькое даже не это. Хмель первых удач, ребяческое увлечение игрой в финансиста быстро улетучились, и он начинает отдавать себе отчет, что работает не только на отца, на семью, но и на целую свору проходимцев-монархистов, которые трутся в конторе, шипят, клянчат, торгуются и замышляют заговоры. И его, республиканца, они пытаются затянуть в свои сети, опьянить, обморочить.
Каких только вымыслов и домыслов не пришлось наслушаться ему в этом финансово-политическом притоне! Тут околачивались не только роялисты, сторонники Бурбонов, но и приверженцы всяких других, порой фантастических претендентов на престол Франции — мелкие заговорщики и интриганы разных мастей. Но все они чем-то походили друг на друга, а вместе взятые удивительно напоминали стаю мелких хищников.
Как шакалы, лязгая зубами, подбираются они к самому лакомому куску — к звонкой монете. Запасшись ею, можно вцепиться в горло республике, пуститься на любые авантюры, на любое предательство, чтоб вернуть назад свои норы-поместья, чтоб повернуть все на старый лад и стать хозяевами положения.
Как они чванливы и как глупы! Послушать только старого франта шевалье де Ла Картери. Вот он присаживается к столу Пьера Жана, бесцеремонно кладет ему на плечо руку в перстнях и, обдавая запахом коньячного перегара и гнилых зубов, начинает сипеть над ухом о наследниках «железной маски»:
— Да, да, в Бретани живет дворянин де Вернон, законный наследник первенца Людовика XIII, несчастного принца, погибшего в подвалах Бастилии…
Эта книга — повесть о большой жизни большого человека.Он появился на свет, когда XIX веку шел второй год, он кончил свой жизненный путь, когда век близился к закату.Всю жизнь он находился в гуще борьбы своего века, мыслями, делами, книгами откликаясь на зов современности, постоянно шагая вперед.«Из всех восхождений, ведущих из мрака к свету, самое благородное и самое трудное — родиться аристократом и монархистом и сделаться демократом», — писал Гюго, оглядываясь в середине пути на прожитые годы.На несколько выдающихся жизней могло бы хватить того, что сделал Гюго за одну свою большую жизнь.Он дал современникам и потомкам не только десятки томов прекрасных книг, он дал им личный пример неустанной борьбы за человечность, несгибаемого сопротивления силам мрака, врагам прогресса, высокий образец неиссякаемого жизнелюбия и веры в победу света.«Трибун и поэт, он гремел над миром подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека», — сказал о Гюго Максим Горький.Это первая развернутая биография Гюго, написанная советским автором.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».