Бельзенский экспресс [Экспресс «Берген-Бельзен»] - [5]

Симистер шарахнулся в другой конец вагона.

Именно тогда его заметил Холстром, сообщивший, что его знакомец выглядел «как человек, чем-то до печенок потрясенный». Холстром встревожился (и даже ощутил легкий укол вины за душевное нездоровье Симистера), но не смог разговорить попутчика, несмотря на несколько попыток и ряд самых безобидных, совершенно нейтральных тем. Потом Симистер вскинул голову и изрек: «Как по-вашему, бывает ли, что судьба настигает человека, сколь бы мирно он ни жил и что бы он ни планировал?» По лицу Симистера было понятно, что он догадывается минимум об одном логичном ответе на этот вопрос, так что Холстром промолчал. Позже Симистер неожиданно бросил: «Жаль, что мы не британцы, у них в автобусах не стоят», но тут же затих. Ближе к вокзалу он как будто немного приободрился, однако Холстром продолжал беспокоиться за него и потому проводил до выхода из вокзала. «Я опасался, что он себе навредит, уж не знаю, каким образом, — пояснил Холстром. — Мы бы и дальше шли вместе, но он дал понять, что не нуждается в моей компании».

Чувство вины, усугублявшее тревогу Холстрома и, несомненно, объяснявшее, почему он возмутился, когда Симистер его прогнал, проистекало из того факта, что десять дней назад, в очередной раз оскорбленный равнодушием, узостью кругозора и предрассудками товарища по поездкам, он анонимно отправил ему три книги, в которых предельно реалистично, бескомпромиссно и документированно рассказывалось о наименее привлекательных сторонах нацистского режима. Теперь же он не мог отделаться от мысли, что этот поступок действительно встряхнул Симистера, но не так, как ожидалось; вдобавок Холстром стыдился и одновременно радовался, что, отправляя посылку, едва смог заполнить адрес — от количества выпитого пальцы слушались плохо. Впоследствии он старался обо всем этом не вспоминать, лишь произносил порой загадочную фразу — дескать, малые деяния способны распрямить пружину в человеческом сознании.

Но продолжим рассказ Холстрома. Он последовал за Симистером на расстоянии, когда тот в одиночестве брел по вокзалу. «А что такое вокзал? — заметил он мимоходом. — Это предел всех путей, верно, и предел человеческих прав. Нет ли тут какого-то подвоха?»

Когда Симистер приблизился к железной ограде, случилось кое-что еще, столь же неожиданное. Он собирался обогнуть ограду справа, но кто-то прямо перед ним споткнулся. Симистер сам чуть не упал, его повело к ограде. Ближайший охранник протянул руку, желая помочь, и Симистер устоял на ногах, но в результате его увлекло влево.

Тогда Симистер обернулся, и Холстром успел увидеть его лицо. В этом лице, в его выражении было нечто настолько дикое и пугающее, что описать, пожалуй, невозможно. Холстром напрочь отказался от мысли следовать за Симистером в отдалении и вознамерился его догнать.

Однако его окружили пассажиры следующего экспресса, и когда он все же выбрался из здания вокзала, понадобилось некоторое время, чтобы заново отыскать Симистера. Тот обнаружился в толпе, штурмующей и без того переполненный автобус на противоположной стороне улицы. Холстром изумился: он знал, что до работы Симистеру можно дойти пешком, да и недавно попутчик жаловался на давку. Оживленное движение помешало Холстрому нагнать Симистера. По его словам, он кричал, но Симистер как будто ничего не слышал. Между прочим, со стороны казалось, что Симистер вяло пытается вырваться из толпы, несущей его к автобусу, но «все впихивались и впихивались внутрь, как селедки в бочку».

Лучшим подтверждением искренней озабоченности Холстрома служит тот факт, что, едва это стало возможным, он все-таки метнулся через улицу, ловко проскочив между машинами. Увы, автобус к тому времени уже тронулся. Холстром успел только вдохнуть омерзительный выхлоп.

Добравшись до своего офиса, он сразу же позвонил Симистеру. Трубку сняла секретарь, ответ которой слегка развеял тревоги Холстрома. Какая ирония, учитывая последующие события! Как все было дальше, наиболее подробно можно узнать из рассказа секретаря.

— Я никогда раньше не видела старого брюзгу таким веселым, простите за резкость. Он вошел, сверкая улыбкой, как будто ему только что сообщили что-то дурное о конкурентах, и немедленно принялся болтать и дурачиться. Поэтому, наверное, я так удивилась, когда позвонил тот тип и спросил, все ли у нас хорошо. Теперь-то мне кажется, что начальник и вправду выглядел как-то не так, словно человек, который чудом ускользнул от смерти и безмерно тому радуется.

Так продолжалось все утро. А потом он откинул голову, хохоча над очередной собственной шуткой, схватился за грудь, испустил жуткий вопль, согнулся пополам и упал на пол. Я не могла поверить, что он умер, ведь его губы ничуть не посинели, а щеки оставались румяными, даже слишком румяными, будто он накрасился. Сердце отказало, конечно же. Хотя вы не поверите, сколько страха нагнал на нас тот чокнутый врач, что прибыл по вызову.

Как и сказала секретарь, всему виной было сердце Симистера — так или иначе. Никто не возьмется отрицать, что упомянутый врач оказался не настоящим врачом, а старым и, не исключено, малосведущим распределителем пилюль, пенициллина и морфина, и все его познания заканчивались душем Шарко. Старика вызвали исключительно потому, что его кабинет размещался в том же здании. Когда прибыл лечащий врач Симистера, мгновенно диагностировавший сердечный приступ — что все сразу и заподозрили, разумеется, — наступило всеобщее облегчение; люди принялись поносить на все лады первого доктора, обронившего нечто такое, что побудило окружающих броситься к окнам и открыть их нараспашку.