Белый враг - [2]

— Вываливай буханки на доску. Ах вы, бисовы дети, обглодали угол… — бранился Бехтеев, — не утерпели!

— Она сама отвалилась, — сказал Репеёк про корку буханки с обломанным углом…

— Отвалилась да прямо тебе в рот…

— Дождались праздничка, — сказал Иван Сверчок, алчно поглядывая на хлеб, — по неделям хлеба не видим — свобода?

— Советская власть, а какая в ней сласть? За что боролись! — поддакнул Рыжий Чорт.

Бехтеев принялся резать хлеб, окуная широкий нож в ведро с водой: чтобы хлеб не приставал.

— Линь, раскладывай. Глаз у тебя верный…

Линь стал раскладывать куски на пайки, ровняя. Около самой доски улёгся пёс Балкан и, положивши голову на лапы, поводил носом, втягивая запах. Над доской сгрудились рабочие и тоже жадно вдыхали хлебный аромат…

— Скусней хлеба духов не бывает, — сказал Сверчок. — Ты что же это, Линь, на сколько порций разложил?

Линь, тыча пальцем в пайки, сосчитал:

— Раз, два, три… семнадцать… двадцать, двадцать один…

— А народу сколько?

— А про Балкана-то ты забыл?

— Ты чего это нас с собакой сравнял?

Рабочие зашумели…

— Опять свое. Сказано, Балкану паю нет. Чего еще? Пускай вокруг нас питается.

— Собака за то должна хозяина любить, что кров дает.

— Раскладывай на двадцать порций!. Только время уводишь…

Репеёк погладил Балкана. Балкан заколотил хвостом по земле и через нос вздохнул грустно с присвистом. Линь перекладывает хлеб на двадцать порций. Его поправляют с разных сторон.

— Крошки-то на землю не сори!

— Куда корку кладешь?

— Прибавь, прибавь к шестому паю..

— Как, к шестому?.. Гляди, девятый меньше всех…

Наконец порции уравняли; сгребли и подсыпали к краям пайков даже мелкие крошки. Бехтеев сказал:

— Репей, повернись к доске задом, зажмурь глаза.

Репеёк скинул картуз (для хлеба), окинул глазами доску и приметил будто девятая-то горка будет поболее других. Он повернулся и сел к доске спиной, зажмурив глаза…

— Кому? — спросил Бехтеев, положив руку на третью кучку.

В палатке настала тишина. Ветер гудел в соснах и хлопал полотнищами палатки, стараясь её сорвать. Коганец мигает синим огоньком, вот-вот погаснет.

Репеёк, туго жмуря глаза, погадал, на какой кучке хлеба держит руку раздатчик — кажись, на седьмой, а она поменее, других; кажись, вот это и надо Сверчку за то, что Балкана обделить велел.

— Ивану Сверчку, — сказал Репей.

— Бери, Иван…

Рыжий Чорт выбранился и сказал:

— Кто всех жадней, тому и первому. Эх ты, Репей!.. Давай скорей.

— Кому? — поспешно спросил Бехтеев… Репеёк подумал, слушая, как чавкал хлеб.

Иван, про Рыжего: «подождешь, брат», и сказал, сгадав, что рука Бехтеева лежит на девятой кучке:

— Линю!.

— Это что еще, — забрал Рыжий, — тебе да Линю каки́ останутся!..

— Ладно ты, рудый пёс, не веди время. Бери, Линь.

— Кому?

— Семену с бородой.

— Кому?

— Инвалиду.

— Кому?

— Рыжему Чорту.

— Кому?

— Семену бритому.

— Кому?

— Бехтееву.

Дело пошло быстрее… Репеёк, зажмурясь, считал… Вот и девятнадцатая порция.

Остались две порции: Репья и Старика; чтобы не вышло Репью обиды, вместо Бехтеева руку на одну из двух остальных кучек положил, оставив другу на глазомер побольше, Линь спросил:

— Тебе или Старику?

Репеёк сказал:

— Старику!

Раскрыл глаза и живо обернулся, окинул глазами доску — доска была пуста. Репей разинул рот и вытаращил глаза. Рабочие захохотали, они жевали хлеб и говорили:

— Пока ты делил, смотри, Балкан твою порцию подбрил…

— Али его Линь обсчитал? Линь, как это ты просчитался? Дружка-то обманул?

— Ладно баловать-то, отдайте!.

— А ты заплачь, — сказал Сверчок.

— Я тебе заплачу, сволота!

— Ну-ка, ну!

— Отдайте…

— Ты гляди, и картуз-то твой Балкан вместе с хлебом съел.

Репеёк осмотрелся, скинутого им картуза тоже не было… Линь подтолкнул его и шепчет:

— У Сверчка картуз-от твой.

— Отдай, Сверчок, — сказал Рыжий Чорт.

— Да он никак уж и евоную порцию слопал…

— Отдай, а то заплачет…

Старик сдвинул брови и строго прикрикнул:

— Будет! Отдайте хлопцу хлеб…

— Отдай, Сверчок, а то я из тебя всю требуху выбью, — прибавил Рыжий Чорт.

Сверчок швырнул Репью картуз с хлебом. Репей обругал его и уполз с картузом в самый угол палатки под нависший брезент. Туда к нему пробрался, ворча, Балкан, за Балканом, ругая Семена, и Линь… Мальчишки растянулись на соломе и стали есть хлеб. Балкан лежал меж ними, вилял хвостом и подбирал крошки и объедки, как будто ненароком падающие с обеих сторон. Сверчок свистнул и крикнул:

— Балкан! Пошел вон! Блох от тебя не оберешься!

Пёс встрепенулся.

— Лежи, Балкан, — сказал ему тихонько Линь.

III. Кукушка с железными когтями

Поевши хлеба, подобрели.

— Ветер-то, братцы, гляди сорвет палатку. В поле ехать — душу выдунет…

— Рацию[3] ветром сломало, — подал из своего угла голос Репей.

— Да вре?

— Пра! Провалиться мне на этом месте. Идем с Линем, я говорю: давай поспорим на миллиард! Ка-ак дунет, ка-ак хряснет — бац по крыше — дом пополам, и огни погасли, и петь перестала…

— Сломало и ладно. Линь, вытряхивай картошку в чашку…

Линь с Репейком сняли с жаровни ведро и слили воду за палаткой, опрокинули картошку в большую деревянную чашку, а на жаровню подкинув в нее из куля углей, поставили большой артельный чайник.

На доску насыпали горкой соли. Рабочие тельстроты сгрудились к чашке; от горы картошки шел пар; дуя на руки, Репеёк лупил картошку и, ткнув её в соль, откусил и с набитым ртом продолжал рассказ.