Белый свет - [80]

Кукарев, поместив между ног свою трость, опирался на нее обеими ладонями и подбородком, а рядом — Жапар-ака, внимательный, спокойный, время от времени растиравший бритую голову привычным жестом.

Маматай с радостным волнением отметил, как обрадовался ему Кукарев, засветился глазами, а губы сами сложились в добрую понятливую улыбку.

— А вот и молодежь пожаловала. — И Кукарев притворно-ворчливо добавил: — Говорил ведь, не надо. Небось своих дел невпроворот, а?..

— Иван Васильевич, — Маматай шутливо согнул руку, чтобы продемонстрировать мускулатуру, — рабочая сила прибыла! Где баулы, чемоданы, авоськи и коробки с южными гостинцами?

— Ну раз так, спасибо, друг! — Иван Васильевич, опираясь обеими руками на палку, встал и благодарно обнял Маматая и похлопал дружески по плечу.

Настроение было у всех весеннее, праздничное. Нежно, трогательно, как будто легкие первомайские флажки, шелестела молодая листва на деревьях. А если присмотреться повнимательнее, можно было заметить мелкие, с детский мизинчик, завязи урюка. А с горной алычи еще не успели облететь белые, ароматные лепестки, трепещущие, как бабочки, на минутку присевшие среди листьев и готовые в любой миг сорваться в дальнее путешествие…

Кукарев рассмеялся, проведя рукой по цветущей ветке алычи:

— Кажется, и у них пассажирское, отлетное настроение… Ну что ж, пора!..

И в это время, подтверждая его слова, раздался беспристрастный, металлический голос из репродуктора, объявивший московский рейс.

— А это откуда? — удивился Иван Васильевич, увидев рядом с портфелем увесистую сумку.

— Вах, не ты понесешь, самолет понесет! Чего волнуешься? — всплеснул сухонькими ладонями Жапар-ака. — Немного гранат для Варвары Петровны… — Суранчиев галантно склонился в поклоне. — Передай, что Жапар-ака целует руки…

Кукарев весело смеялся и махал в ответ с автоприцепа, увозившего его к самолету.

Маматай и Жапар-ака вернулись в аэропортовский скверик на ту самую скамейку, на которой совсем недавно сидел Иван Васильевич. Жапар-ака был задумчив и печален, молчал и Маматай, не решаясь заговорить первым.

Наконец Суранчиев вздохнул и сказал:

— Вот как мир тесен, Маматай! Удивительное дело… Разве мог подумать тогда, что будем работать вместе, дружить… Я тебе не рассказывал, скольким я обязан этой семье, самому Кукареву и матери его, Варваре Петровне?

— Варвара Петровна? Жена того командира, про которого говорили?.. — встрепенулся Маматай, обрадованный тем, что наконец узнает из первых уст то, что стало легендой, переходя из уст в уста и обрастая самыми фантастическими подробностями. — А старший брат Кукарева? Что с ним? С тем, который приезжал на могилу командира, отца своего?..

Жапар-ака был горд своей причастностью к этой легендарной семье и старался держаться спокойно, с достоинством.

— Василий Васильевич? Ты его имеешь в виду, да? Погиб геройски в Отечественную… Посмертно получил Героя Советского Союза. Застава на западной границе названа его именем, а пограничники любовно кличут ее кукаревской… Там Василий Васильевич первым принял бронированный натиск фашистов…

— Сдержал-таки клятву, данную на могиле отца! Настоящий джигит!

Жапар-ака улыбнулся, заметив в глазах Маматая тот азартный огонек, с которым обычно слушают мальчишки рассказы о фронтовых подвигах.

— Не только, Маматай, сдержал клятву, а подвиг совершил и остался навечно в памяти и сердце народном! Незаурядная судьба! — Жапар-ака в волнении провел ладонью по темени.

— А Иван Васильевич? — заспешил с вопросом Маматай, боясь, что Суранчиев замолчит, и тогда Маматаю трудно будет вернуть его в прежнюю душевную расположенность к разговору.

— Встретились, казалось, случайно, здесь на строительстве комбината! Да только теперь уверен, ничего случайного в жизни не происходит… А воевали мы вместе…

— Что? — так и подскочил от нетерпения услышать обо всем Маматай.

— Ничего удивительного, — задумчиво повторил Жапар-ака. — Иван Васильевич начал трудовой путь, как и отец его, ткачом… Традиция у них такая, семейная… Потом призвали его в Красную Армию. Так стал он военным курсантом. А тут и война подоспела. Молоденький лейтенант Кукарев был направлен сюда к нам в распоряжение генерала Панфилова, формировавшего дивизию…

— Вот ведь как бывает, — буквально сгорал от нетерпения Маматай. — Здесь вы и познакомились?

— Ну, конечно, Маматай! — сказал Жапар, радуясь молодому азарту парня. — Вот ведь какой догадливый, — прибавил Жапар-ака с необидной насмешливостью. — Здесь, в Средней Азии, и познакомились, а потом — под Москву… Осенью сорок первого…

Жапар вдруг замолчал. По лицу, суровому и горестному, было видно, как далеко он сейчас сердцем и мыслями. И Маматай не решился окликнуть Жапара, напомнить ему о себе. Так они и сидели рядом, на одной скамье, но так недосягаемо далеко в своих думах и переживаниях.

Наконец Жапар-ака заговорил спокойным и даже каким-то отчужденным голосом:

— В середине февраля в одном из сражений наш батальон понес большие потери… Меня тяжело ранило в грудь, осколком разбило колено. Иван Васильевич взвалил меня на спину и пополз… Я ему приказывал оставить меня, так как не было надежды спастись обоим, но он упрямо полз и полз, а я чувствовал, что замерзаю от лютого мороза и сильной потери крови…