Белый свет - [41]

Алтынбек хорошо знал, что директор — усталый, пожилой человек, последнее время мечтающий только о благополучном, без переводов, выговоров и взысканий, выходе на пенсию, — не захочет ввязываться в эти истории с заработками учениц, тем более иметь дело с судом из-за нарушений правил техники безопасности… Ему только сейчас выиграть время… И Саяков, повернувшись к Беделбаеву, не без умысла сказал:

— Уважаемый Темир Беделбаевич, как говорят, шила в мешке не утаишь, у такого дела хвост длинный… В общем, я свое мнение обнародовал, теперь решайте сами…

Алтынбек нарочно сел в задний ряд, показывая, что ни на кого «давить» не намерен, что устраняется от ответственности.

На следующий день Маматая вызвали к директору, и, как только он переступил порог кабинета, Беделбаев собственноручно вручил ему приказ об освобождении от занимаемой должности.

Маматай, нисколько не удивившись, спокойно смотрел в обрюзгшее от многолетнего кабинетного сидения серое лицо Темира Беделбаевича.

— Это что, увольнение с комбината?

Директор отвел водянистые глаза, сильно увеличенные линзами очков, в сторону. Крайние меры Беделбаев не признавал, потому что чреваты бунтом, неприятностями, оглаской. Он знал, куда безопаснее держать такого «деятеля» где-нибудь в отделе снабжения: вроде и при деле, и не на глазах — командировками Каипова обеспечат, об этом он позаботится сам…

— Оставляем тебя в аппарате комбината… Ну, скажем, в отделе снабжения… Наберешься опыта, а там, глядишь…

— Темир Беделбаевич, я же инженер-производственник, машины люблю. Прошу вас, оставьте сменным мастером… согласен даже слесарем.

Директор нахмурился:

— Разве не знаешь, рабочим не имею права, а штат сменных мастеров укомплектован.

Беделбаев хотел уже попросить Каипова из кабинета, ссылаясь на важные дела, но, встретившись с отчаянными глазами парня, почему-то не выдержал, потеплел голосом:

— Вот что, успокойся. Молодой — время у тебя немеренное, не то что у меня… Дело твое — в парткоме… Окончательного решения нет… Зря не обидим, потерпи…

— Да я что, Темир Беделбаевич, я разве должностей прошу.

— Понимаю я тебя, но и ты пойми меня, Каипов.

Расстроенный Маматай вышел из кабинета. А Беделбаев долго еще сердился на себя, на Саякова, которого терпеть не мог, но побаивался, на старость и болезни. И тяжелый осадок от разговора с Каиповым мучил его не один день.

VIII

Маматай никогда не рвался в начальники. Выхлопотал ему должность замначальника Алтынбек, он же и лишил Маматая ее… Но если бы только должности… Саяков лишил его «воздуха», лишил среды, того микроклимата, без которого Маматай буквально задыхался. Ему недоставало запаха хлопковой пряжи, крутящихся веретен, даже привычного, монотонного шума станков, ведь когда они работали, гудели, как шмели, значило, что в цехе благополучно… Нет простоев, и все рабочие руки при деле… Маматай нервничал, худел, срывался по мелочам. Ко всем неприятностям примешивалась тревога, как примет Бабюшай его разжалование в снабженцы…

И тут Маматаю принесли телеграмму… от Бабюшай. Она просила встретить ее в аэропорту. Парень бросился уточнять время прилета самолета, потом ловил такси и всю дорогу смотрел на часы, боясь опоздать.

Бабюшай была какой-то новой, незнакомой, немножко усталой и непривычно взволнованной.

В такси Маматаю вдруг стало страшно, ему представилось, что сегодня же ей доложат о его позоре, и он услышит в телефонной трубке холодный усталый голос: «Мне некогда, Маматай! Я занята!» Все знают на комбинате, какая Бабюшай гордячка — виду не покажет, что разочарована.

Бабюшай, возбужденно рассказывавшая Маматаю о поездке, неправильно поняла его настроение, решив, что ему скучно, тоже замолчала.

— Ну что ж, звони! — сказала холодно девушка, выходя из машины. — А сегодня я устала.

На другой день Маматай едва дождался конца работы и стал звонить Бабюшай из первого же автомата Трубку взяла она сама.

— Букен!

— Алло! Маматай, — голос у нее отчужденный, вялый. — Извини, сегодня не могу, набираюсь сил с дороги…

— Ну что ж, Букен, отдыхай…

Маматай долго стоял с трубкой в руках, забыв положить ее на рычаг. Домой он шел медленно, без мыслей, без переживаний. Ему было не хорошо и не плохо, просто Маматай потерял вкус к жизни. Дома он долго ворочался на диване, а на следующий день все валилось из рук… Привел его в чувство только телефонный звонок, который Маматай услышал еще с лестницы, но совсем не спешил снять трубку.

— Маматай, где ты пропадаешь, — услышал он веселый, доверчивый голос Бабюшай, — звонила тебе целый день.

— У меня теперь другой телефон, Букен…

— Я тебе и звонила по новому! Алло! Алло! Что ты замолчал?.. Я думала, нас разъединили, — голос у Бабюшай стал насмешливым.

— Ты все знаешь, — упавшим голосом сказал Маматай.

— Конечно, знаю. Еще в Ленинграде узнала… Домой звонила.

Встретились они вечером у моста, и Бабюшай сразу сказала:

— Давай просто погуляем. У меня было столько впечатлений, что, наверно, еще долго не смогу воспринимать ничего нового. Хочу только воздуха и тишины…

И они, не сговариваясь, плечо к плечу свернули на тропинку, спускающуюся к реке, не спеша отправились в путь. Вскоре тропа начала заметно забирать вверх, и они вышли к скалам с сумеречными размытыми очертаниями.